Hi-Fi

Вообще-то по их лицам трудно что-то прочесть. Совсем немногим они отличаются от людей одиноких. Попробуйте относить всех встречных к одной из четырех основополагающих категорий: счастливых в любви, несчастливых в любви, одиноких и отчаявшихся, – и вы увидите, что ничего у вас не получается. А если и получится, вы не будете уверены в правильности классификации. По-моему, это невероятно. Самое главное в жизни – и невозможно сказать, есть это у человека или нет. Ведь так же неправильно? Ведь если люди счастливы, они и выглядеть должны счастливыми постоянно, в независимости от того, сколько у них денег, жмут ли им ботинки и как часто просыпается по ночам их ребенок; а люди, у которых все более-менее, но они пока не встретили родственную душу, должны выглядеть… ну, не знаю, хорошо, но обеспокоенно, например как Билли Кристл в фильме «Когда Гарри встретил Салли»[79]; а отчаявшиеся должны носить какой-нибудь отличительный знак типа желтой повязки, чтобы их узнавали такие же отчаявшиеся. Обещаю вам здесь и сейчас: когда я выйду из разряда отчаявшихся, когда у меня в этом смысле все уладится, я уже больше не стану жаловаться ни на состояние дел в магазине, ни на бездушие современной поп-музыки, ни на убогость начинки в соседней бутербродной (фунт шестьдесят за сэндвич с майонезом и поджаренным беконом, но никому из нас еще не попадалось больше четырех кусочков бекона зараз), ни на что вообще. Я буду непрестанно излучать блаженство – от одного только облегчения!

За следующие пару недель ничего особого не происходит – в смысле, происходит даже меньше обычного. На барахолке рядом с домом я обнаруживаю «All Kinds Of Everything», покупаю ее за пятнадцать пенсов и при первом же появлении Джонни отдаю ему пластинку в надежде, что он исчезнет и никогда больше не станет нам надоедать. Он приходит назавтра, заявляет, что пластинка заезжена, и требует вернуть деньги. Barrytown триумфально дебютирует в «Гарри Лаудере», ставит заведение на уши, драйв потрясающий, а еще там была уйма персонажей, похожих на агентов звукозаписывающих компаний, и они от группы совершенно без ума, и, честно, Роб, жаль, что тебя не было (Мэри только усмехается, я спрашиваю, мол, как ей, и она отвечает, что всем так или иначе надо начинать.) Дик делает попытку зазвать меня куда-то четвертым с ним, Анной и подругой Анны, которой двадцать один год, но я с ними не иду. Мы слушаем Мэри в фаррингдонском фолк-клубе, и под грустные песни я думаю о Лоре гораздо больше, чем о Мэри, несмотря даже на то, что одну из песен она посвящает «ребятам из магазина Championship Vynil». Я встречаюсь в пабе с Лиз, и она целый вечер гнобит Рэя, что очень меня радует. А потом умирает отец Лоры, и все меняется.

25

Я узнаю об этом в то же утро, что и она сама. Я звоню ей из магазина, чтобы оставить сообщение на ее автоответчике: так мне легче, тем более я всего лишь хочу передать, что какая-то ее бывшая коллега оставила ей сообщение на нашем автоответчике. На моем автоответчике. То есть, если серьезно относиться к правам собственности, на ее автоответчике. Ну, да ладно. Я не ожидал, что Лора возьмет трубку, но она берет, и мне кажется, будто она говорит откуда-то с морского дна. Ее голос звучит глухо и безжизненно, она явно вся в соплях.

– Ах ты, бедненькая, простыла-простудилась. Надеюсь, ты в постельке с горячей книжкой и интересной грелкой. Кстати, это Роб.

Она не отвечает.

– Лора? Это Роб.

Снова ничего.

– Тебе плохо?

И вот оно – самое ужасное!

– Мопс, – говорит она, но поскольку за всхлипами ничего не слыхать, «мопс» – это всего лишь моя интерпретация.

– Пока забудь о нем, – говорю я. – Ложись в постель и ни о чем не думай. Подумаешь, когда поправишься.

– Мопс… умер, – говорит она.

– Какой, нахрен, мопс?

На этот раз я слышу все.

– Мой папа умер, – всхлипывает она. – Мой папа… папа. – И она вешает трубку.