– Так неправильно, Лиз. Ты страшно ошибаешься, и если сама этого не понимаешь, значит, ты еще большая тупица, чем я думал.
Она испускает театральный вздох, а потом замечает выражение моего лица:
– Может, я и сказала что-то не то. Но разве сейчас время препираться?
– Никогда не время. Не можем же мы извиняться всю свою жизнь, как ты думаешь?
– Если под «мы» ты подразумеваешь мужчин, то хватило бы и одного раза.
Я не уйду с похорон Лориного отца разобиженным на весь мир. Я не уйду с похорон Лориного отца разобиженным на весь мир. Не уйду, и все.
Я ухожу с похорон Лориного отца разобиженным на весь мир.
Лайдоны живут в нескольких милях от ближайшего городка, который называется Амершем, но я все равно не знаю, в какой этот городок стороне. Я поворачиваю за угол, потом еще раз и, оказавшись на каком-то подобии шоссе, вижу автобусную остановку, но эта остановка не из тех, что внушают надежду: на ней никого, да и вокруг тухловато – загородные особняки по одну сторону шоссе, футбольное поле – по другую. Некоторое время я стою на остановке и жду автобуса… и, как только прихожу к заключению, что мне в моем костюмчике предстоит мерзнуть здесь никак не пару минут, а день-другой, замечаю знакомый зеленый «фольксваген». Это Лора, и она ищет меня.
Не раздумывая, я перепрыгиваю через заборчик ближайшего особняка и залегаю на чьей-то клумбе. Мне мокро. Но уж лучше я промокну до костей, чем позволю Лоре высказать все, что она думает о моем исчезновении, поэтому я лежу на клумбе до тех пор, пока это не становится выше человеческих сил. Всякий раз, решив, что уже достиг нижней точки падения, я легко нахожу способ опуститься еще ниже, но теперь я знаю наверняка: дальше просто некуда; отныне, что бы ни происходило со мной в жизни, каким бы нищим, каким бы тупым, каким бы одиноким я ни оказался, эти несколько минут навсегда останутся для меня сияющим маяком. «Разве это не лучше, чем лежать мордой в клумбе после похорон Лориного отца?» – спрошу я себя, когда ко мне в магазин заявятся судебные приставы или когда очередная Лора свалит от меня с очередным Рэем. И ответ обязательно и непременно будет «да».
Когда сил моих больше нет терпеть, когда моя белая рубашка делается прозрачной, пиджак разукрашивается грязной жижей, а ноги начинает пронзать невыносимая боль – спазм сосудов? ревматизм? артрит? почем мне знать – я встаю и пытаюсь отряхнуться. Лора, которая явно все это время просидела в припаркованной у остановки машине, опускает стекло и зовет меня.
Там, на похоронах, со мной произошло приблизительно следующее: я впервые понял, как я на самом деле боюсь своей смерти и смерти других и как этот страх всегда мне мешал – мешал, например, бросить курить (ведь если относишься к смерти чересчур серьезно или, как я до сих пор, без должной серьезности, в этом нет никакого смысла) или поразмыслить о своей жизни и в особенности о работе, принимая в расчет будущее (а это слишком страшно – ведь будущее всегда завершается смертью). Но в первую очередь страх смерти мешал мне завязать постоянные отношения с женщиной, потому что, завязав постоянные отношения, ты начинаешь зависеть от нее, и когда она умрет – а они все, как правило, умирают, кроме разве каких-то совсем уж исключительных случаев, вроде того, скажем, что ты соединил жизнь с героиней научно-фантастического романа… короче, тогда ты сильно влип. Умереть первым, должно быть, и не так плохо, но жить с постоянной заботой о том, как бы умереть первым, – такая перспектива меня совсем не вдохновляет. Откуда мне знать, когда умрет она? А вдруг, как говорится, ее завтра переедет автобус. Что, бежать бросаться под автобус прямо сегодня? В крематории у Джэнет Лайдон было такое лицо… И откуда в ней столько мужества? Ну и что, а теперь ей куда себя девать? По мне, так разумнее всю жизнь метаться от юбки к юбке, а потом, когда больше уже не сможешь этого делать, жить в одиночестве и в одиночестве же умереть. А что тут такого ужасного – по сравнению с другими возможными вариантами? Бывали ночи, когда Лора спала, а я прижимался к ней сзади и всего меня переполнял чудовищный безымянный страх. Сейчас я хотя бы знаю, как он зовется: имя ему Брайан. Ха-ха, шутка. Ну да дело не в имени, а в том, что я понимал, откуда этот страх берется, а еще понимал, почему мне хочется спать с Рози, с той, что с угарными синхронными оргазмами. И думайте себе на здоровье, что это я так неуклюже выгораживаю себя. Он спит с другими женщинами, движимый страхом смерти, – извините, что поделаешь, но это правда.