Hold Me (СИ)

Дилан пьет чай, не притрагивается к тосту, а вот русый парень пока еще способен запихнуть в себя еду, так что наслаждается добавкой. Я же пытаюсь пить какао, которое так нахваливала София. Вкус необычный, но приятный, думаю, могу привыкнуть.

— Кстати, — София внезапно припоминает, поворачиваясь к столу с кухонным ножом в руках. — В начале этого года мистер ОʼБрайен заезжал, — поглядываю на Дилана, который даже не поднял на женщину глаза, продолжив изучать взглядом жидкость в кружке. — Он сдал джип Генри на металлолом, и оставил мне новую машину. Я пыталась её завести, но она только кряхтит. Старый джип хотя бы заводился, а эта даже не подает признаков жизни. Да и не нужна мне машина, куда я на ней отправлюсь? — Поворачивается к нам спиной, намазывая на тост ягодный джем. — Я это к тому, что не нужна ли тебе машина? Чего она будет пылиться у меня в гараже? Я лучше там свои вещи держать буду.

— На ней можно будет по трассе домой вернуться, — Томас схватывает, взглянув на Дилана, который вздыхает, потерев лоб ладонью, и как-то без желания соглашается:

— Можно глянуть, что да как.

— Я работал какое-то время в автомастерской, — припоминает Том, глотнув кофе.

— Тебя и оттуда уволили? — ОʼБрайен хмуро смотрит на него, а русый лишь улыбается:

— Ага.

— Воодушевляет, — губы Дилана наконец трогаются в усмешке, но не самой искренней, поэтому отвожу взгляд в сторону, задумчиво уставившись на Засранца, который пьет молоко из блюдца на полу. Он чихает, мордочкой падает в белую жидкость, вызывая на моем лице улыбку.

Это утро кажется таким обыденным, будто я все это время живу именно здесь. Словно мой дом где-то неподалеку среди высоких холмов и грубых морских склонов. Внутри все спокойно, никаких изводящих мыслей о школе, учителях, бывших друзьях и маме, которая так и не ответила на мое последнее сообщение. Они уехали не так давно, но чувство такое, словно у меня и не было семьи. И почему-то эта мысль успокаивает…

После плотного для Томаса завтрака, парни не тянут и идут проверить состояние машины, хотя сомневаюсь, что они в этом разбираются. Погода теплая, нет, жаркая, а на солнце так вообще хоть смело помирай, поэтому, хочу или нет, мне стоит подобрать другую одежду. Кофта с воротом и длинными рукавами — это веревка на шее, которая приблизит меня к кончине, да и в джинсах уж больно неудобно. И сейчас, стоя у кровати, на которой разложены те вещи, что я собрала с собой, меня впервые одолевает сожаления. Я жалею, что вредила себе, ведь теперь не могу носить более открытые вещи. Только не при Софии. Не хочу испортить её мнение обо мне.

Вздыхаю, сев на край кровати, и потираю ладонью живот под кофтой, вспомнив, что и там наверняка осталась отметина.

Стук в дверь. Поворачиваю голову, встречаясь взглядом с заглянувшей в комнату Софией, которая улыбается:

— Можно?

— Конечно, — улыбаюсь в ответ. Мне немного неловко, когда она спрашивает у меня разрешение. Всё-таки это ее комната. Женщина проходит, закрывая дверь, и направляется к кровати:

— Я принесла тебе крем. Он помогает ранам затягиваться, да и вообще при ушибах синяки убирает, — наклоняет голову, смотрит на меня так, будто все понимает и знает. — И с другими видами отметин помогает.

Улыбается. А я мнусь, обнимая себя руками. Повисшее молчание мне приходится разрушить, так что, слава богу, быстро перескакиваю на другую тему.

— Вы играете? — Интересуюсь, указав пальцем на гитару, что пылится в углу комнаты. София тепло улыбается, сев рядом со мной на кровать:

— Это моей дочери — матери Дилана. Она просто обожала музыку. Думаю, — с какой-то тоской в глазах смотрит на инструмент, — она могла бы многого добиться в этой сфере.

— А Дилан? Он играет? — Спрашиваю, не сдерживая желание узнать как можно больше о нем.

— Каролина учила его, кстати, он играл неплохо. Они вместе могли весь день мне на мозги давить своей игрой. Но вот только теперь даже не вспоминает о ней, — женщина теребит в руках тюбик с кремом.

— Почему? — Наклоняю голову к плечу, рассматривая гитару: видно, что она уже старая, с царапинами и трещинами, но вид это не портит.

— После смерти матери многие вещи, связанные с ней, как-то отталкивают его, — перевожу свое внимание на Софию, слегка хмуря брови, ведь теперь лицо женщины не просто грустное. Оно полно какого-то сожаления, старой, давно неупоминаемой боли.

— Даже я — его бабушка, — слабо улыбается, опустив взгляд на свои тонкие руки.

Облизываю губы, неуверенно приоткрывая их, чтобы задать вопрос. Аккуратно, кто знает, как на это отреагирует София? Можно ли спрашивать о подобном у совершенно незнакомого человека?

— А что с ней произошло? — Смотрю женщине в глаза. Та их отводит в сторону, впервые за то время, которое я ее вижу сутулится, опуская плечи: