Hold Me (СИ)

— Лили, не стоит трогать бомжей, — женщина садится на свободное место, жестом приглашая девушку сесть рядом, но Лили продолжает стоять, пока двери не закрываются, а поезд трогается. Томас моргает, опуская взгляд на таблетку в руке и морщится от боли в теле, поднимая ладонь к губам, после чего запивает водой, давясь. Кашляет, и девушка делает шаг к окну, еле удерживаясь на ногах, когда поезд ускоряется. Томас пропадает с ее поля зрения.

А непонятное волнение остается.

***

— Мам? — мелкими шажками босыми ногами по жесткому темному паркету, собирая пыль и грязь. Девочка с растрепанными темными волосами цвета угля идет по коридору, утопающему во мраке ночи, к комнате матери, за дверью которой слышит странные крики. Ребенок напуган. Он скованно оглядывается по сторонам, чувствуя на себе чей-то взгляд, словно кто-то прячется в темноте, скрывается, не желая выдавать своего присутствия, и ждет, когда же девочка лишится своей бдительности? Она прижимает маленькие ладошки к груди, сжимая пальцами ткань легкой ночной футболки с бледными цветами. Слышит голос матери, её смех и вновь глухой стон. Медленнее перебирает тонкими ножками, подходя к двери. Неуверенно подносит руку к железной ручке, сжимая, и моргает, вновь оборачиваясь, чтобы остановить приближающийся к ней со спины кошмар, который вновь прячется в темноте, продолжая ждать. Ребенок трясется, вновь слышит крик, и аккуратно, медленно приоткрывает дверь, позволяя яркому свету настольной лампы ударить в глаз через тонкую щель. Щурится, привыкая к свету, и заглатывает больше воздуха, уставившись на мать, сидящую на краю стола и высокого мужчину, который приторно улыбается, лаская её обнаженное тело руками. Женщина извивается от его действий и движений, стонет в ухо и шепчет какие-то слова, отчего улыбка на лице знакомого мужчины растет. Девочка морщится, никак не в силах заставить себя дышать. Она уже чувствует, как её «кошмар» подбирается ближе, но повернуться не может. Замирает, ведь внезапно понимает, кто перед ней.

Отец Джизи.

Этот момент отпечатывается яркой вспышкой перед глазами, поэтому, распахнув веки, первое, что я делаю, — это грубо тру пальцами веки, лицо, отгоняя неприятный сон, оставляющий горькое «послевкусие». Шок. В голове всё ещё эхом звучат эти стоны и тихий шепот, который вынуждает меня мычать сжатыми губами, и колотить себя по лицу кулаками. Резко сажусь на кровати, вытирая ладонями влажное лицо. Короткие вздохи слетают с мокрых губ, а неприятная боль внизу живота вызывает рвоту, с которой борюсь, сжимая руками рот. Дергаюсь, сдерживая тошноту, и наклоняюсь головой, чуть не касаясь согнутых в коленях ног. Кашляю. Это самое отвратительное, что мне когда-либо приходилось видеть во снах. И…

Поднимаю голову, уставившись перед собой в темноту, которая, как и прежде, окружает меня в комнате. Отец Джизи, но… Почему Джизи? Разве моя мать не спала с отцом Шона? Я…

Хмурюсь. Да, уже какой раз убеждаюсь в том, что правда слишком проста, и она лежит на поверхности, но мы её не замечаем, ведь не можем здраво поверить некоторым вещам, когда всё и без того очевидно.

Хлопаю ладонями по коленкам, хрипло дыша, и подношу пальцы одной руки ко лбу, грубо потирая вспотевшую кожу. Прикрываю глаза, охватывая саму себя злостью, что растет. Опять.

Моя мать. Моя. Черт. Мать. На глаза наворачиваются слезы, но они вызваны совершенно не теми эмоциями, что я получила после сна. Нет, мне до безумия жалко Шона, жалко Джизи, ведь теперь мне ясна их нелюбовь ко мне. А что, если моя мать не только с их отцами спала? Сколько у неё было мужчин? Господи, она изменяла моему отцу.

Прижимаю ладонь к губам, закрывая рот, ведь лицо начинает морщиться под давлением тех чувств, что рвут кожу изнутри, просясь наружу. Дышу в ладонь, кусая пальцы, и тихо мычу, сдерживая слезы и терпя сжимающий стенки горла комок обиды.

Я ждала и нуждалась всё то время в человеке, который так бессовестно поступал с другими. И как она вообще может спокойно покидать этот дом, зная, что без проблем пересечется на улице с одной из тех несчастных жен, что остались без мужей по её вине, что утратили свою веру в доверие. Моя мать лишает людей этого. Она лишает их семьи. А самое ужасное — я её дочь.

Начинаю давиться своими эмоциями, задыхаюсь, понимая, что если не прекращу думать, то доведу себя до истерики, поэтому действую быстро: соскакиваю с кровати, шмыгая носом и пытаюсь ориентироваться в темноте, ведь слезы всё же накатываются на глаза, мешая видеть четче. Мокрыми ладонями хлопаю по тумбочке, дрожащими пальцами находя телефон, и свет экрана бьет по глазам, вынуждая меня простонать, выпуская первый болезненный вздох, но сжимаю губы, ища номер человека, на поддержку которого я точно могу рассчитывать.

Единственного человека.