hollis d pereval v seredine puti

можно подальше. Но чем больше усилий тратится на

подавление и расщепление обильной и вязкой Тени, тем сильнее она проявляется в проекциях и опасном

отыгрывании, как мы уже видели на примере Фауста

и Эммы Бовари.

Каким бы болезненным ни было наше столкО

новение с Тенью, оно воссоединяет нас с нашей чеО

ловеческой природой. Оно запускает спонтанную

жизненную энергию, которая, если ею управлять

осознанно, может обеспечить необходимое изменеО

ние и обновление. Конечно, из нарциссизма трудно

извлечь чтоОто полезное, но, по крайней мере, его

можно ограничить и тем самым избавить окружаО

ющих от его травматического воздействия. Говоря

словами современника Достоевского, Шарля БодО

лера, человек из подполья — « мое подобие, брат

мой»*.

Человек, призванием которого является искусстО

во, воплощает и перевоплощает свой миф, иногда соО

знательно, иногда — неосознанно. Великий поэт У.Б.

Йетс прошел через множество трансформаций. По

свидетельству современников, некоторые его друзья

обижались на поэта, сталкиваясь с новым его воплоО

* An Anthology of French Poetry from Nerval to Valery in EngА

lish Translation, p. 295.

148

Глава 4

щением, так как привыкали к прежнему. Вот ответ

поэта:

Друзья считают, что мне нельзя,

Никогда изменять свои песни,

Если бы им было дано знать, что стоит на кону: Так я изменяю самого себя*.

Три поэта, о которых пойдет речь далее, приклаО

дывали сознательные усилия для работы над своО

им личным мифом. Так как великие мифы о жезле

и митре, то есть о фундаментальной власти трона и

церкви, постепенно сошли на нет, людям осталось

только искать свой собственный путь через пустыО

ню. Большинство современных произведений искусО

ства свидетельствуют о нашей потребности пройти

сквозь каменную стену прошлого, рядясь в одежду

из символов, которая вроде бы неплоха сама по себе, но главным ее предназначением является всеОтаки

вычленение значений из личного опыта. Если сеО

годня духовные источники прошлого оказываютО

ся недоступны для художников, то тогда в качестве

ориентиров они могут использовать только коордиО

наты души, сконструированные из осколков личной

биографии человека. Главными составляющими биоО

графии являются обычно отец и мать, семейная атО

мосфера и культурные установки детского периода

жизни. В предыдущей главе мы видели, как Стефан

Данн прорабатывал материнский и отцовский комО

плексы. Три других современных американских

поэта — Теодор Ретке, Ричард Хьюго и Дайана УэйО

коски — тоже просеивают тезаурус памяти, пытаясь

сложить из разрозненных осколков целостное ощуО

щение собственного Я.

Как уже говорилось, две самые важные челоО

веческие потребности — это потребность в заботе

и потребность в доверии, то есть в ощущении, что

* См.: Richard Ellman, Yeats: The Man and the Masks, p. 186.

Анализ случаев из литературного творчества

149

жизнь какОто помогает и поддерживает нас и что

мы можем достичь своей цели. Теодор Ретке проО

вел свое детство в Сагинау, штат Мичиган; там у его

отца была теплица. К этой теплице он обращается

во многих своих стихотворениях, ибо она симвоО

лизирует не только его родной дом, но и воспомиО

нания о «райском зеленом уголке». Родительские

образы являются потенциальными носителями

архетипических сил заботы и доверия. Когда родиО

тели в состоянии нести и передавать эти силы, они

начинают активизироваться внутри ребенка. Если

же родители не могли обеспечить своего ребенка

такими силами, то он начинает искать их у других

людей, которые могли заменить родителей. В приО

веденном ниже стихотворении Ретке вспоминает,

спустя много лет, трех отцовских работниц, которые

помогли удовлетворить архетипические потребносО

ти мальчика:

Ушли в прошлое три древние женщины,

Под которыми скрипели ступеньки тепличных лестниц, Когда они тянули белые веревки

Чтобы подтянуть, подтянуть

Плети душистого горошка, львиный зев,

Настурции, вьющиеся розы —

К стройным гвоздикам и красным

Хризантемам; жесткие стебли,

Соединяли в сноп.

Они привязывали и поправляли,—

Эти цветочные — и больше ничьи — няни.

Они сновали вверхОвниз,

Быстрее птиц. Просеивая грязь,

Они опрыскивали и шевелили растения,

Широко расставив ноги.

Их юбки развевались, как полог палатки,

Их влажные руки мерцали;

Как ведьмы, они летали вдоль грядок,

Легко и свободно творя.

При помощи усиков растений

Они сшивали воздух стеблями;

Они проращивали семена, застывшие от холода,—

150

Глава 4

Все эти кружочки, петельки и завитки.

Они ставили на солнце шпалеру, по которой вились

растения;

Они для растений делали больше, чем для себя.

Я вспоминаю, как они подняли меня, рослого мальчика, Сжимая и толкая меня под ребра,

Пока я, смеясь, лежал у них на руках,

Нежась, как в супружеской постели.

Сейчас, когда в постели мне холодно и одиноко, Они все еще находятся возле меня —

Эти древние, жилистые старухи,

В своих цветастых платках, пропахших потом,

С поцарапанными запястьями,

И дыханием, слегка отдающим нюхательным табаком, Легкое дуновение которого почувствовал я