она знала, как их героини попадали на небеса и там
внимали ангелам и слушали райскую музыку. ЧтоО
бы совершить последнюю трансценденцию и реаО
лизовать последнюю проекцию, она принимает яд.
На этом Флобер обрывает свое повествование: «В
восемь часов началась рвота…»** Последнюю карО
тину, которая встает у Эммы перед глазами, никак
нельзя назвать радужной: это лицо слепца. Нищий
попрошайка, который какОто встретился ей на пути, символизирует слепоту ее внутреннего мужчины,
ее анимуса.
Ни Фауст, ни Эмма не являются воплощением
зла. Настойчивые устремления их непрожитых жизО
ней заставляют их совершать неправильные выборы.
Они проецируют своего внутреннего контрсексуала
(аниму или анимус) на реальных людей, не пониО
мая, что конечный объект их поиска находится у них
*
** Ibid, p. 230.
145
внутри. Несмотря на то, что они являются уникальО
ными персонажами романов великих художников,
в их судьбе запечатлены типичные черты кризиса
среднего возраста.
Совершенно иные события изобразил ДостоевсО
кий в своей повести «Записки из подполья». ОпубО
ликованная в 1864 г., она восставала против культа
прогресса, технократии и наивной оптимистической
веры в способность Разума осчастливить мир, изО
бавив его от всех бед и напастей. На первом месте в
этом произведении стоит даже не анализ современО
ной эпохи, а глубинное, ожесточенное столкновение
с Тенью. Очень немногие писатели смогли показать
внутренний мрак так честно и проникновенно, как
это сделал Достоевский.
«Записки из подполья» начинаются на некотоО
рой лирической ноте, не совсем типичной для возО
вышенной литературы Викторианской эпохи: «Я
человек больной… Я злой человек. НепривлекательО
ный я человек. Я думаю, что у меня болит печень.
Впрочем, я ни шиша не смыслю в своей болезни и
не знаю наверное, что у меня болит…» Далее следует
нарциссический монолог безымянного рассказчика:
«А впрочем, о чем может говорить порядочный чеО
ловек с наибольшим удовольствием? Ответ: о себе.
Ну, я так и буду говорить о себе». И далее он описыО
вает свои страхи, свои проекции, свою ярость, свою
ревность — то есть все природой данные человечесО
кие черты, которые тот стремится в себе отрицать, отмечая как бы между прочим, что «все это делают; болезнямиОто и тщеславятся, а я, пожалуй, и больше
всех»*.
Человек из подполья открыто говорит о том,
что все мы делаем на стадии первой взрослости, а
именно о реакциях на травмы, которые наносит нам
* Ф.М. Достоевский,
146
жизнь. Мы выстраиваем особый травматический
стиль поведения и находим рациональные аргуменО
ты и оправдания для нашего искаженного, отсталоО
го взгляда на жизнь. Однако человек из подполья не
пытается найти разумные оправдания ни для себя, ни для нас. Читатель хочет видеть его в лучшем свеО
те, ибо его самообвинения фактически относятся к
каждому из нас. Но, как он говорит: «Ну, разве можО
но, разве можно хоть сколькоОнибудь уважать себя
человеку, который даже в чувстве собственного униО
жения посягнул отыскать наслаждение?»* Он считаО
ет, что человек — «это существо на двух ногах и неО
благодарное. Но это еще не главный его недостаток; главнейший недостаток — это постоянное неблагоО
нравие»**.
Человек из подполья отказывается стать достойО
ным любви или прощения. Он отказывается сойти с
крючка и отпустить с него читателя. Читать его самоО
анализ — занятие не из приятных, однако он «
неблагонравии, и его честность заставляет читателя
совершать такие же открытия. Так, он замечает: Что же собственно до меня касается, то ведь я
только доводил в моей жизни то, что вы не осО
меливались доводить и до половины, да еще труО
сость свою принимали за благоразумие, и тем
утешались, обманывая сами себя. Так что я, поО
жалуй, еще «живее» вас выхожу****.
Кафка какОто заметил, что нужно проделать огО
ромную работу, чтобы топором прорубить замерзО
шее море внутри нас*****. «Записки из подполья» — это
именно такая работа. КоеОкто до сих пор подвергает
*
Ф.М. Достоевский,
**
Там же, с. 472.
*** Там же, с. 549.
**** Там же.
*****
147
сомнению литературные достоинства этой повести, видя в ней в основном обвинение эпохе легковесного
оптимизма. Но мы можем рассматривать также «ЗаО
писки из подполья» и как описание усилий человека, стремящегося в среднем возрасте не потерять конО
такт с самим собой. Между тем столкновения человеО
ка с собственной тенью не так уж редко встречаются
в литературе: от Хотторна до Мелвилла, По, Марка
Твена, «Джекиля и Хайда» Стивенсона и «Сердца
тьмы» Конрада Достоевский ведет нас прямо в чрево
чудовища. Он раскрывает потайные уголки человеО
ческой души, которые люди стремятся запрятать как