Hollywood на Хане

Я догнал его на скалах, где он присел отдохнуть на удобной перестёжке перед крутым взлётом, с которого свисали разноцветные ошмётки верёвок. Когда я поравнялся с ним, он улыбнулся, сказал «Гуд» и вытащил из кармана куртки свой корейский «сникерс», который оказался мне как нельзя кстати. Я не стал ломаться: «сэнкюверимач!..», и тут же запихнул «сникерс» в рот.

Кореец остался сидеть на скальной полочке, а я пожумарил дальше, думая о тех вещах, о которых так хотел рассказать Гоша в нашем фильме: о том, что в таком месте, как эта гора, когда не остаётся более ни сил, ни мыслей, ни человеческого языка, не говоря уже о политике, религии и прочих «надстройках», между людьми последним мостом становится такая вот крохотная шоколадка. Это такая частная, не всеобъемлющая, не распространяющаяся за пределы нашего промороженного скального бастиона, но, тем не менее, - несомненная, правда…

Когда я выбрался на снежное плечо под "верблюдом", что стало для меня, как я уже говорил, своего рода маленькой личной Курской Дугой, переломившей ход сражения, я обнаружил в "снежном корыте" ту самую колоритную троицу, о которой я, собственно, и взялся рассказать. У них вовсю гудела горелка, и разливался по термосам чай, и они протянули мне кружку, хотя у меня был свой термос и свой чай. Затеялась обычная для случайных попутчиков беседа: кто да откуда, да где бывал в прежние времена. Евдакум выспрашивал меня на тему "есть ли жизнь в Израиле", проявляя благожелательное любопытство, Степан внимательно слушал, а Лёха ковырял снежок и сдерживал невнятные порывы души. Со своей стороны, я узнал, что они откомандированы на покорение Хан-Тенгри кумысской общественностью, возлагающей на них немалые надежды, а их восхождение подробно освещается в местной кумысской прессе.

На груди у Степана я приметил неожиданно серьёзную фотокамеру-«зеркалку»: то ли "Кэнон", то ли "Никон". Простой смертный, не обременённый художественными амбициями, не заносит такую пушку на эту гору, подумал я.

В это время на плечо выполз мой кореец, скользя вдоль перильного каната, как умирающий троллейбус к своей последней остановке... Докатившись до безопасного места, "троллейбус" отстегнул свои "бугели" и направился к нашему "корыту". Кто-то из кумысской троицы прошелся по нему с легким пренебрежением, имея в виду, при этом, всех корейских альпинистов вообще - одно из тех небрежных обобщений, которые мы позволяем себе, не переставая при этом быть убеждёнными интернационалистами… В других обстоятельствах я вполне мог бы поучаствовать в таком вот ритуальном облаивании случайного чужака, но тут я вступился за "своего" корейца: "Он нормальный мужик: отдал мне последний сникерс… Мы можем напоить его чаем?"

"Мы" напоили его свежеприготовленным чаем, за что кореец долго благодарил нас мелкими частыми поклонами на свой дальневосточный манер.

На подъёме к «верблюду» у меня открылось второе дыхание, я нагнал, а потом и перегнал кумысцев, которым было так плохо, как только может быть плохо не акклиматизированным людям на пяти с половиной тысячах метров. Лёха проводил меня удивлённым взглядом человека, открывшего для себя что-то новое и существенное, а Евдакум – взглядом уважительным и усталым. Какое-то время я слышал за спиной Стёпины стоны.

Накануне нашего отлёта, когда гора уже пережевала нас и выплюнула, а кумысцам только-только дала понять почем фунт лиха, и они спустились в базовый лагерь набираться сил ко второму выходу, мы со Стёпой разговорились на тему фотографии.

- Ты всерьёз этим занимаешься? – кивнул я на черную глазастую зверюгу, которую он бережно протирал бархатной тряпочкой, положив на колени.

- Я профессиональный фотограф – сказал Стёпа серьёзно, с чувством собственного достоинства – я снимаю на свадьбах, но хочу фотографировать природу. Я и сейчас фотографирую природу. Я посылаю фотографии в такие журналы - о природе, путешествиях, знаешь?

- Знаю. У меня недавно купило несколько фотографий одно итальянское издательство… - о, это мелкое тщеславие, - простительная только в других слабость!..

- Да? Я посылаю в русские. Фотографирую и посылаю. Горы, пейзажи. Есть интересные кадры.

- У тебя рано или поздно купят. Ты снимаешь на плёнку?

- Да, я снимаю на плёнку.

- Пришлёшь, когда напечатаешь? Отсканируешь несколько фоток?

- Да, но не скоро. Дай свой адрес.

- Бумажка есть?

Мы помолчали. В небе появилась первая звезда и повисла над плоским, блекнущим на глазах перламутровым облаком, как капля расплавленного металла над наковальней.

Стёпа бросил на меня быстрый, смущённый взгляд человека, опасающегося оказаться не понятым, и заговорил горячо и сбивчиво:

- Я бы хотел снимать звёзды, но ведь невозможно соревноваться!.. С НИМ невозможно соревноваться… - есть такой телескоп в космосе, я видел его снимки…

- Телескоп Хаббла?..

- Да, Хаббла… Я видел фотографии – все эти галактики, планеты, звёздные скопления – красота непередаваемая!.. У меня есть телескоп дома, но с ЭТИМ ведь невозможно соревноваться… - он сокрушенно покачал голой и умолк.