К сожалению, как правило, взгляд на любого автора строится вокруг какого-то одного вектора, будто работать в нескольких направлениях никто не способен. Творчество Беккета, чаще всего единым блоком, рассматривается с позиций абсурдизма, это приводит к весьма превратной картине. Театр абсурда далеко не исчерпывает спектр произведений автора. Более того, именно то, как литература бессмыслицы сочетается в корпусе его текстов с тягой к новации (а значит, грубо говоря, с верой в «прогресс») представляет собой едва ли не наиболее интересный аспект его творческого пути.
«Фильм» не имеет отношения к абсурдизму, в противном случае о его «доктрине» говорить было бы невозможно. Напротив, подобно интеллектуальным романам, это произведение имеет четкий философский базис, а также биографическую подоплеку.
Что касается философии, то важнейшим вдохновителем этого произведения следует назвать Джорджа Беркли. Недаром его слова: «Существовать – значит быть воспринимаемым», – взяты в качестве эпиграфа к сценарию. Если быть – значит являться субъектом чей-то перцепции, то известный гамлетовский вопрос принимает вид: «Быть или не быть воспринимаемым?» Однако сразу возникает еще один: а возможно ли не быть? Достижимо ли это хоть в XX веке? И что уж говорить про XXI-й?.. Беркли, вероятно, даже представить себе не мог, насколько актуальными сделал его размышления прогресс.
Кстати сказать, Беккета в этой проблематике занимали вовсе не только этический и идеологический, но и технический аспекты. Безотносительно того, что он был буквально одержим природой образа, в том числе и визуального, его интересовали медиа, в которых эти образы могли существовать. Потому возьмем на себя смелость утверждать, что «Фильм» увлекал автора не только и не столько как визуальное произведение, но и как новый формат, как способ записи и представления мысли, как средство ухода от слов.
Фиксация, «запись» и обращение к записанному – это важный процесс и прием в эстетике Беккета. Упомянутый повтор действия в «Пьесе» – что это, как не перемотка и воспроизведение с некого умозрительного носителя. Именно что умозрительного, не физического, поскольку сцена сама по себе обретает черты медиа. В этом тоже заключалась некая новация, ведь в более раннем произведении – «Последняя лента Крэппа» (1958) – герой взаимодействует с привычным физическим носителем: пытаясь сдерживать слезы, он перематывает свою жизнь на бобинном магнитофоне.
Для самого Беккета фиксация, то есть восприятие механическим или электрическим устройством, была сопряжена с болью и страданием. Именно здесь, в частности, кроется биографическая подоплека «Фильма»: еще до вручения Нобелевской премии автор устал от внимания, он требовал, чтобы на интервью с ним журналисты приходили без магнитофонов и фотоаппаратов. Потому сейчас в распоряжении исследователей значительно меньше его настоящей «прямой речи», чем могло бы быть. Читая интервью драматурга, следует помнить, что зачастую «его» реплики написаны журналистами по памяти.
Вспоминая приведенный выше отрывок из «В ожидании Годо», становится ясно, что свой путь к «Фильму» автор начал еще в этой пьесе. Владимир неоднократно показывает, что он придерживается взглядов Беркли относительно бытия, и в этом он латентно противопоставляется Эстрагону, который скорее разделяет мнение Декарта.
Следует отметить, что Беккет не полагается и не использует субъективный идеализм и эмпиризм Беркли, как целостные концепции, но грубо редуцирует и адаптирует их для нужд собственного произведения. Так автор отбрасывает за ненадобностью часть, касающуюся духовного бытия, где философ говорит: «Существовать – значит воспринимать». Впоследствии драматург элегантно пояснял это в письме Россету, утверждая, что герой «Фильма» склонен к философскому мышлению, но понимает Беркли слишком поверхностно и буквально.
Итак, в центре картины оказывается проблема болезненности и неизбежности восприятия. Поскольку речь идет о кино, то и возможные способы перцепции ограничиваются сугубо зрительной. Отчасти потому, невзирая на то, что эра звуковых фильмов началась тридцатью годами ранее, Беккет задумал картину немой. Нужно отметить, что в этом состоял дополнительный вызов самому себе, поскольку он неоднократно повторял, что не верит в выразительные возможности немого кино, будучи поклонником и энтузиастом звукового. Однако же, у «Фильма» нет языка, кроме визуального. Отсутствуют интертитры, картина не нуждается в переводе и может быть одинаково понята каждым – она универсальна в своей бессловесности.
Заметим, что принципиальным свойством литературы абсурда является то, что герои оказываются в обстоятельствах, исключающих возможность конструктивного и целенаправленного действия. Это лишний раз подтверждает, что «Фильм» не имеет отношения к литературе бессмыслицы, представляя собой интеллектуальный рассказ с элементами детектива, ведь большая часть действия – это не что иное, как погоня.