Homo Гитлер: психограмма диктатора

Именно поэтому образованные слушатели Гитлера, понимавшие разницу между вымыслом и реальностью, не воспринимали его всерьез. Все его пламенные речи были не более чем пустой болтовней. 3 февраля 1933 года, вскоре после того как Гитлер занял пост рейхсканцлера, он встретился с военным руководством в доме генерала барона Курта фон Хаммерштайн-Экварда и произнес небольшую речь о «захвате нового жизненного пространства и его последующей полной германизации». Офицеры не были настолько уж испуганы услышанным, как это могло показаться с позиции сегодняшнего дня. «Ничего не известно о каких-либо возражениях против воинственных и весьма жестоких идей Гитлера. Некоторые ушли с этой встречи весьма впечатленные "сильной волей и размахом идей канцлера"». Другие, среди которых был и подполковник Фромм, успокаивали себя тем, что «при столкновении с реальной действительностью чрезмерные намерения фюрера будут приведены в соответствие с реальностью. Кое-кто даже вспомнил строфу из стихотворения Шиллера: "Слова всегда смелее дела"».[196]

Друг Гитлера во венскому периоду Кубицек, который жил с ним в одной комнате, рассказывал, что во время прогулок по городу будущий фюрер непрерывно рассказывал о том, как бы он перестроил свой родной Линц. «Этот дом стоит не на своем месте», — заявлял молодой фантазер. Кубицек вспоминал: «Он настолько запутал меня, что я часто не мог отличить, говорил ли он о реальном доме или речь идет о здании, которое должно быть здесь построено. Для него же это не имело совершенно никакого значения».[197]

В то время как благоразумные современники смеялись над фантазиями Гитлера, он поражал утопическими идеями своих приверженцев, среди которых был и будущий шеф гитлерюгенда Бальдур фон Ширах. Уже после войны он вспоминал: «Меня поразило и привлекало в Гитлере именно то, что он, еще не находясь у власти, предусматривал в своей концепции доминирующее положение Германии и рассматривал себя как партнер великих мировых держав, проигрывая в голове в качестве тренировки проблемы управления миром».[198]

Даже издавая приказы и распоряжения, Адольф Гитлер смешивал свои умственные построения с реальностью. В частности, когда фюрер был в ярости, он не скупился на самые страшные угрозы, проклятия и обещания полного уничтожения. Зачастую его приказы несут следы этих припадков бешенства. Летом 1933 года шеф прусского гестапо Рудольф Дильс должен был провести инспекцию «дикого» концентрационного лагеря, созданного штурмовиками, но СА отказало ему в доступе. Тогда Гитлер издал следующий приказ: «Затребовать у рейхсвера артиллерию и сравнять лагерь с землей». Спрашивается, «насколько сильно Гитлер мог поддаться своим отрицательным эмоциям».[199]

Дильс приводит и другие приказы Гитлера в первые годы его канцлерства: «Почему этот Грегор Штрассер еще жив?… Зачем нужно устраивать процесс и судить такого очевидного преступника, как Тельман? Я не могу понять, как Стеннесу удалось бежать!» Шеф гестапо считал, что под этими на первый взгляд риторическими вопросами скрывались «четкие приказы убить» вышеперечисленных людей. Трагизм третьего рейха заключался в том, что вспышки гнева Гитлера, во время которых он проклинал народы и мысленно стирал с лица земли города со всеми жителями, которые в начале его правления не воспринимались серьезно, в конце войны стали реальностью, воплотившись в его приказы, которые дословно исполнялись.

Как писал Мессершмидт, «рано сформировавшиеся элементы его мировоззрения, представления о расе и ее чистоте, жизненной силе и культуре были не просто абстрактными воззрениями». Гитлер совершенно серьезно воспринимал «эти гипотезы как политические реальности».[200]

Государственные чиновники, привыкшие к ясным и четким указаниям, вынуждены были прилагать массу усилий, чтобы понять и исполнить туманные предписания Гитлера. Государственный секретарь Эрнст фон Вайцзекер рассказывал, что служащим пришлось развить в себе новую способность: «искусность министров проявлялась в том, чтобы суметь застать Гитлера в хорошем расположении духа и получить от него вразумительные указания, которые затем можно было бы исполнять как приказ фюрера».

Сформированные в мозгу Гитлера эйдетические догмы были не только «оксиоматической константой», но и фиксировались на деталях. Поэтому они не имели ничего общего ни со знанием, полученным в результате опыта, ни с изощренной игрой ума. Гитлер мыслил самыми элементарными схемами, используя конкретные отправные точки и простые решения. Его идеи были всегда понятны массам, обоснования его поступков — архаичны. Гитлер всегда пользовался одним и тем же примитивным механизмом решения проблем, шла ли речь о внешне- или внутриполитических вопросах. Он был убежден, что против него всегда действует один и тот же противник.