Читаем Homo Irrealis полностью

Двадцатилетнему человеку тридцатичетырехлетний Жан-Луи из «Моей ночи у Мод» казался старым, мудрым и невероятно опытным. Он прожил большую жизнь, побывал на нескольких континентах, любил и был любим, не тяготился одиночеством — собственно, даже подпитывался им. Я к двадцати годам лишь однажды любил женщину. И лишь тою весной начал от этого оправляться. Тоска по ней, сообщения на автоответчик, на которые она никогда не отвечала, несостоявшиеся свидания, ее хлесткое: «Я была занята», совокупленное с уклончивым и неискренним: «Обещаю, что не забуду», мои постоянные упреки самому себе за то, что я не объяснился в ту ночь, когда стоял перед ее домом, смотрел вверх на ее окна, раздумывал, позвонить ли в домофон, или в ту ночь, когда я бродил по улицам под дождем — мне нужен был предлог не оказаться дома, когда она позвонит, если она позвонит, когда она позвонит, а она так и не позвонила; наш мимолетный поцелуй, когда однажды вечером мы дожидались поезда на Бродвей; мой полуденный приход к ней в гости — я смотрел, как она переодевается прямо передо мной, но не решился ее обнять, потому что все между нами вдруг показалось совершенно непроясненным; полдень много месяцев спустя, когда я снова пошел к ней в гости, и мы сидели у нее на ковре и говорили про тот день, когда я не считал ее мыслей, с которыми она передо мною разделась, но даже после этих ее признаний я не заставил себя хоть что-то предпринять, а растранжирил время на невнятные разглагольствования о неких «нас», притом что мы оба знали, что никаких «нас» не будет, — все это, как бесчисленные стрелы, вонзившиеся в святого Себастьяна, напоминало мне, что, если мне никогда не удастся забыть о том, что я влюбился не в ту девушку, нужно хотя бы научиться ненавидеть себя за это, потому что я ведь знаю, что куда проще мучиться чувством вины за свою неспособность в тот день воспользоваться моментом, чем ставить под вопрос желание и признавать, что я сам не знаю, что меня остановило.

Жан-Луи, подобно почти всем мужчинам у Ромера, прошел сквозь огонь и воду и вышел с противоположной стороны вроде как невредимым. До меня в тот день впервые дошло, что эта противоположная сторона вообще существует. Я понял, что при всей моей застенчивости и нерешительности для меня еще есть надежда. Однако, когда я смотрел, как Жан-Луи уклоняется от авансов Мод, при этом раздразнивая ее все сильнее, мне вспомнилось, что наши спонтанные поступки не всегда являются импульсивными, но бывают и продуманными, что в каждой искре желания есть своя заминка, миг уклончивости, рефлюкс gêne, и от этого не отмахнешься, потому что некоторые люди не просто способны рассуждать в порыве страсти, но и сама страсть является способом рассуждения. Вовсе она не слепа. Глядя, как эти двое вслух рассуждают о себе, крайне красноречиво повествуют о любви в эту единственную свою ночь вдвоем среди снегов, я вспомнил, что рассуждения по сути своей эротика, едва ли не похоть, потому что, рассуждая, мы неизменно рассуждаем об Эросе, потому что рассуждения невозможны без либидо.

* * *

Мы встречаемся с Жаном-Луи в церкви. Он истовый католик. Разглядывает привлекательную блондинку. Очевидно, что он никогда раньше с нею не говорил, однако к концу службы он твердо решает, что рано или поздно именно эта женщина, которую он, скорее всего, только в церкви и видел, станет его женой.

Мысль в равной степени пророческая и бредовая. Но, опять же, сплетение двух этих понятий типично для Ромера. Предвидение и заблуждение — неразделимые соложники. Одно подпитывается другим. Их противостояние, разумеется, значимо. Звезды сходятся в самом желанном или самом лучшем для нас порядке — но всегда не так, как мы думаем.

Однажды, выйдя из церкви, Жан-Луи пытается последовать за блондинкой, но в итоге сбивается со следа. Через несколько дней, вечером 21 декабря, он внезапно замечает ее снова — она едет на мотоцикле, — но снова теряет ее на узких, запруженных народом, украшенных к Рождеству улицах Клермон-Феррана. Вечером 23 декабря он прогуливается по городу в надежде с ней столкнуться.

Столкнется, не сомневайтесь. Но не сразу.

Зато он неожиданно встречается с другим человеком — своим другом Видалем, с которым не виделся со студенческих лет. Оба страшно радуются этой случайности, и после беседы в кафе Жан-Луи предлагает поужинать вместе. Видаль не может в тот вечер поужинать со старым другом, зато у него есть лишний билет на концерт. Жан-Луи принимает приглашение, и они идут вместе — причем Жан-Луи думает, что это очередная возможность встретиться с блондинкой. Она, однако, на концерте не появляется. Мужчины хотели бы провести вместе и следующий вечер, но на сей раз не может уже Жан-Луи: он собирается в сочельник на ночную мессу. Видаль тоже идет в церковь. И здесь блондинки нет тоже. Видаль приглашает Жана-Луи на следующий день, в Рождество, поужинать дома у Мод. Не исключено, что Видаль влюблен в Мод, однако, как представляется, после случившейся у них довольно давно случайной ночи вдвоем он смирился с платоническими отношениями.

Перейти на страницу:

Похожие книги

На льду
На льду

Эмма, скромная красавица из магазина одежды, заводит роман с одиозным директором торговой сети Йеспером Орре. Он публичная фигура и вынуждает ее скрывать их отношения, а вскоре вообще бросает без объяснения причин. С Эммой начинают происходить пугающие вещи, в которых она винит своего бывшего любовника. Как далеко он может зайти, чтобы заставить ее молчать?Через два месяца в отделанном мрамором доме Йеспера Орре находят обезглавленное тело молодой женщины. Сам бизнесмен бесследно исчезает. Опытный следователь Петер и полицейский психолог Ханне, только узнавшая от врачей о своей наступающей деменции, берутся за это дело, которое подозрительно напоминает одно нераскрытое преступление десятилетней давности, и пытаются выяснить, кто жертва и откуда у убийцы такая жестокость.

Борис Екимов , Борис Петрович Екимов , Камилла Гребе

Детективы / Триллер / Проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Русская классическая проза
Взгляд и нечто
Взгляд и нечто

Автобиографическая и мемуарная проза В.П.Некрасова охватывает период 1930–1980-х годов. В книгу включены произведения, созданные писателем после вынужденной эмиграции и в большинстве своем мало известные современному читателю.Это прежде всего — «Записки зеваки», «Саперлипопет», послесловие к зарубежному изданию «В окопах Сталинграда», «Взгляд и Нечто».«Нет, не поддавайтесь искушению, не возвращайтесь на места, где вы провели детство… не встречайтесь с давно ушедшим», — писал Виктор Некрасов. Но, открывая этот сборник, мы возвращаемся в наше прошлое — вместе с Некрасовым. Его потрясающая, добрая, насмешливая память, его понимание того времени станут залогом нашего увлекательного, хотя и грустного путешествия.Для многих читателей Виктор Платонович Некрасов (1911–1987) сегодня остается легендой, автором хрестоматийной повести «В окопах Сталинграда» (1946), которая дала ему путевку в литературную жизнь и принесла Сталинскую премию. Это было начало. А потом появились «В родном городе», «Кира Георгиевна», «Случай на Мамаевом кургане», «По обе стороны океана»… Последнее принесло ему ярлык «турист с тросточкой». Возможно, теперь подобное прозвище вызывает легкое недоумение, а тогда, в уже далеком от нас 1963, это послужило сигналом для начала травли: на писателя посыпались упреки в предательстве идеалов, зазнайстве, снобизме. А через 10 лет ему пришлось навсегда покинуть родной Киев. И еще с десяток лет Некрасов жил и писал в эмиграции… На его могиле на небольшом муниципальном кладбище Сен-Женевьев де Буа под Парижем всегда свежие цветы…

Виктор Платонович Некрасов

Биографии и Мемуары / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Документальное