HOMO Navicus, человек флота. Часть первая

Но вдруг судьба улыбнулась нам. Судьба была одета в красное платье с глубоким декольте, имела неплохую, но уже слегка оплывшую фигуру, толстый слой косметики на лице и низкий бас. Совсем как Панночка в «Вие», она протянула руки в сторону лежащего в салате Саши и пророкотала: «Отдайте мне его!» Мы растерялись больше от баса, чем от странной просьбы. Затем кто-то в шутку брякнул:

– Меньше чем за бутылку водки не отдадим! – и добавил уже в спину (или в место, находящееся чуть ниже ее, – смотрел он именно туда) удаляющейся женщины:

– Литровую!

Последнее замечание было просто издевательским, так как литровая тара была страшным дефицитом.

Спина не дрогнула. Правда, слегка вздрогнули крутые ягодицы, но это вопрос спорный.

Мы посмеялись, но, оказалось, зря. Через несколько минут «судьба» опять возникла перед нами с подносом в руках. На подносе стояла запотевшая литровая бутылка водки.

– Теперь могу я его забрать? – вопросила она тем же голосом, от которого кровь застывала в жилах.

– М-м-можете… – проблеяли мы.

Поставив водку на стол, она приподняла Сашкину физиономию, ласково обтерла ее салфеткой, проворковала: «Пойдем, миленький» – и повела его, слегка пришедшего в себя, к выходу. Он доверчиво прижимался к ней плечом.

Мы сидели, слегка обалдевшие и растерянные. Даже хмель почти прошел – ведь только что за бутылку водки мы продали друга. Продали офицера, комсомольца, спортсмена, красавца. Продали как завалящую б…дь! А еще этот нечеловечески низкий голос…

– Ну что, ребята, за Саню? – хрипло предложил кто-то, и мы выпили, почему-то не чокаясь.

Догонять парочку не бросился никто. Всем было неуютно и как-то не по себе. От голоса. Пришлось сворачиваться, веселья уже не было.

Поспать не удалось. В два часа ночи в многоместный номер флотской гостиницы ворвался рыдающий Бодров. Он развлекался с друзьями в ресторане «Волна», что на морвокзале. Все было чинно и благородно. Раздражал только «механический» старший лейтенант, сидевший в одиночестве за пару столиков от них. Во-первых, он был в кителе (уважающие себя офицеры ходят в ресторан в БЕЛОЙ рубашке и ТУЖУРКЕ). Во-вторых, с не подшитым подворотничком (даже на корабле так выглядеть просто недопустимо). В-третьих, он очень быстро напился, видно, принес с собой. В-четвертых, на совет официантки заказать закуску, он встал, покачиваясь, расстегнул ширинку, и с криком: «Вот моя закуска!» – вывалил на стол член. В-пятых, не стоило так громко кричать, там и смотреть-то было не на что, не то что закусывать. В-шестых, был вызван патруль. В-седьмых, этот придурок, что хорошо было видно через стекло, отделявшее зал от гардероба, даже не помнил, где он разделся, и долго шатался меж вешалок, поддерживаемый под руки патрулем. В-восьмых, он и одеться не мог самостоятельно, даже фуражку ему начальник патруля трижды на голову надевал, а он ее сбрасывал, тряся башкой. Развлекался. Вся эта возня элитарно-саркастически комментировалась за Валиным столом. Особенно остроумен и беспощаден в оценках был сам Валя. Наконец-то со старлеем справились и увели.

Вечер чинно протянулся в беседах и возлияниях до закрытия ресторана. Группа была очень горда собой, что никто не напился и никогда ни один из них не опустится до уровня того офицера-безобразника. Тут-то и наступило «в-девятых».

Под номерком, где висели Валины вещи, было ПУСТО. Просто голый крючок. Исчезли парадная шинель, шитая фуражка и красивое белое вязанное шерстяное кашне. Когда все посетители покинули гардероб ресторана, на одном из крючков осталась сиротливо висеть невостребованная шинель с механическими молоточками на затертых и мятых погонах. Более того, полы шинели были неприлично коротко подрезаны, по моде тех жалких пижонов, которые не могут проститься с курсантскими взглядами на красоту формы и всячески ее уродуют. А может, в короткой шинели было удобнее спускаться в трюмы по крутым корабельным трапам. «Деревянная» фуражка с поломанным козырьком, черное кашне и шинель были засалены до невозможности и носили следы впитанного в разное время машинного масла и тавота.

Шок был настолько велик, что друзья начали опасаться за рассудок Бодрова. Валя бессвязно вскрикивал, порывался куда-то бежать, возвращался и ощупывал крючок, не веря глазам, а потом заплакал.

Хочу пояснить, что сукно на шинель мы получали раз в пять лет, и Вале, получив, предстояло отдать его товарищу, у которого он взял новую шинель перед поездкой. Пропажа шинели означала, что лет десять (считай, что никогда) ему уже не быть красивым. И он заплакал еще горше. Наверное, тогда понял, что и жену уведут, как и шинель, на глазах. У человека шок иногда вызывает странные озарения и способность предвидеть будущее. Так оно впоследствии и случилось – ушла к начпо. Конечно, с такими-то губами…

Но до этого было еще далеко, а пока предстояло разыскать старлея. Валя помчался в комендатуру, в надежде застать его в камере. Но взгляды начальника патруля не совпали с Валиными.