Homo

- Как изволите, сэр,- поклонился мне коридорный, даже не пытаясь скрыть своего удивления от моего ответа.

Может быть, при других обстоятельствах его реакция на мои слова и вызвала бы у меня хоть какой-то интерес, но сейчас мне хотелось только одного: лучшего лекарства от любой болезни, по мнению французских медиков,- тепла постели. Если бы Вам и захотелось узнать поподробнее о моём заболевании, то скорее всего Вы не нашли бы о нём никаких сведений ни в одном из существующих в настоящее время медицинских справочников. Я первый обнаружил в себе бациллы этого заболевания и сам классифицировал его, назвав - усталостью ото лжи. Открыв тем самым новую группу профессиональных заболеваний всех мыслящих медиков, а особенно терапевтов, к которым вот уже добрых пятнадцать лет я привык причислять и самого себя.

Нет ничего удивительного в том, что ещё сравнительно недавно возможность подхватить это заболевание была практически нереальной, и только специфика развития медицинской науки XXI века создала условия для её появления. Перерастание медицины из искусства в науку позволило сорвать повязку незнания с глаз врача, но ещё не дало ему силы для борьбы с увиденным. Мы — медики двадцать первого века, слишком часто можем предсказать исход заболевания, но слишком редко можем его изменить.

Больше того, мы ввели в медицину точность и достоверность, которые позволили нам понять, что даже те улучшения, которых мы с таким трудом добиваемся, в большинстве случаев зависят от способности человеческого организма к самоподлечиванию, а не от эффективности используемых нами лекарств. И, следовательно, основная часть нашей деятельности должна заключаться в умении делать хорошую мину при плохой игре.

Какое-то время это сравнительно неплохо мне удавалось, и я даже назначен был врачом-консультантом одного из крупнейших в Соединённых Штатах гастроэнтерологических центров. Только не подумайте, что я должен был изрекать истины в последней инстанции для тех десятков и сотен врачей, которые работали в самых разнообразных отделениях и лабораториях центра. Они и без меня достаточно хорошо знали то дело, которому посвятили всю свою жизнь, тем более что им и не приходилось заниматься гаданием на кофейной гуще, поскольку современные средства диагностики позволяют совершенно определенно высказываться о причине и исходе того или иного недуга, с которым обращаются к нам заболевшие люди.

Моя работа заключалась в другом: я должен был уметь делать вид, что я знаю и умею всё, я должен был играть роль той соломинки, за которую хватается погибающий иди считающий себя погибающим человек. И я это умел, хотя никто не учил меня, как это делать, и я никогда не кончал не только специальных актёрских курсов, но даже не играл в любительских школьных спектаклях.

Если не считать довольно редких случайностей, мне, в основном, приходилось заниматься двумя видами внушения: доказывать погибающим больным, что их дела несомненно, хотя и медленно, идут на поправку и убеждать чувствительных, но не тяжёлых хронических больных в том, что ещё один, ну на худой конец два-три курса лечения и они навсегда забудут о своих горестях и печалях. И, как я уже говорил, до недавнего времени это у меня неплохо получалось, а вот последнее время… Наверное, я действительно устал ото лжи, и эта ложь стала так или иначе проявляться на моём лице или проскальзывать в неконтролируемых интонациях моего голоса, когда я привычно пытался прибегнуть к ее помощи. Больше того, мне стало казаться, что ко мне на приём начали попадать одни только парапсихологи и телепаты, свободно читающие мои мысли и улавливающие моё к ним отношение. Во всяком случае, повторные прослушивания магнитофонной записи наших разговоров не позволили ни мне, ни моим коллегам выявить ни одной явной словесной или интонационной ошибки.

После нескольких подряд грандиозных скандалов, которые закатили в моём кабинете пациенты, имеющие желание и возможности для того, чтобы считать себя тяжело больными, и потому до глубины души обиженные моим внутренним (я подчёркиваю: внутренним) несогласием с ними, я понял, что мне надо или менять свою профессию или попытаться, как следует отдохнуть, чтобы возвратить свою прежнюю стойкость и сноровку. Вот почему я и оказался в этой давно уже опостылевшей мне туристической поездке.

Казалось бы, отдых и отвлечение от привычного стереотипа должны были хоть в чём-то улучшить моё самочувствие, но вместо этого у меня появился лишь новый повод для усиления моей тревоги: я стал ловить себя на том, что почти всё время слышу какие-то голоса, спорящие, беседующие, а подчас и приказывающие что-то кому-то. Я был медиком и не мог не знать, что подобная симптоматика почти никогда не бывает случайной, и что одним отдыхом от неё ещё никому не удавалось избавиться. Больше того, я заметил, что чаще всего эти голоса преследуют меня в многолюдных помещениях и почти всегда исчезают, когда я остаюсь один, что ещё больше усугубило мою необщительность, заставляя меня предпочитать своё собственное общество любым экскурсиям и пирушкам.