Hotel California

Я не отводил от Рюцике взгляда, понимая, что это была наша первая ночь с момента встречи. «Значит, Eagles» – подумал я про себя и заметил, как Рюцике уснула. Я встал и укрыл ее бежевым пледом. В кармане брюк я вытащил пачку «Кэмел» и закурил сигарету, уйдя на кухню. За столом я пытался переосмыслить произошедшее, смотря на тонкую белую дымку. Она уносилась через невидимые магистрали и улицы, изредка заворачивая за новый квартал. И во всем этом потоке движения одна мысль: что теперь будет? Мне 27 лет, и я сижу на кухне у девушки, с которой только что переспал и которую люблю больше самого себя. Может, так и должно быть. Я и Рюцике. До нее у меня было много девушек и женщин, с которыми я спал и ни разу не виделся больше одного раза. Но Рюцике была совсем другой, что я до сих пор пытаюсь понять мое к ней расположение. И при всем этом я убежден, что полюбил впервые. Мне 27 лет, и я сижу на кухне у той, кого полюбил впервые и больше ничего мне не нужно. Теперь все правильно.

Я оставил окурок в пепельнице, покрывшимся серым веществом, и вернулся в зал. Рюцике лежала, подобрав под себя руки и вытянув левую ногу. Все это время я не сводил глаз с ее удивительно спокойного лица под морскими красками сгущающей ночи. Пряди волос закрывали часть шеи. Что-то было радостное в ее сне. «Может быть, ей снился зоопарк в Киото». – подумал я и лег рядом с Рюцике. Я прижал ее талию, слушая умеренное дыхание в груди. Своей протяженностью оно напоминало приливы океана, ударяющегося об сглаженные временем скалы. И во всем этом бесконечном океане были только мы. Два человека. Два влюбленных сердца. Разве раньше было иначе? Возможно когда-то я испытывал подобное чувство или его запатентованную оболочку. Но я этого не узнаю. И не хочу.

На следующее утро я проснулся от боли в шее, пытаясь навострить свое внимание на первом попавшемся предмете. Рюцике не было рядом. В квартире стояла тяжелая тишина, в которой можно было различить далекое громыхание скоростных поездов. В одно мгновенье мне все показалось невозможным сновидением, которое явилось в порыве отчаяния. «Еще немного, и я проснусь за холстом, разглядывая картину с пингвинами» – подумал я и приготовил кофе. На столике под пепельницей я обнаружил записку с очень красивым каллиграфичным почерком.

«Мне нужно было срочно явиться в офис, так как какой-то разъяренный клиент не хотел платить за заказ. Я оставила в холодильнике омлет с тофу. И прости, что не проснулась с тобой».

P.S. Ты очень сладко спишь

Рюцике

Я съел омлет с тофу, вслушиваясь в удаляющийся бег поездов. Закончив с завтраком, я подошел к виниловому проигрывателю и включил «Hotel California». Вместе с ритмами проносились воспоминания о бульваре Одори, выставке, осьминогах и бархатном теле Рюцике. Все это казалось мне таким далеким, но вместе с тем приближенным к моему настоящему, что и терзания о моих исчезнувших годах рассеялись, подобно клубам пепельного дыма. Пластинка остановилась, и я пришел в себя. Надев вчерашний костюм, вышел из дома Рюцике и сел в зеленую мазду, включив радиостанцию об искусстве. Забавно, что в Японии ведутся репортажи и новости на любую тематику, будь до финал чемпионата по гольфу или открытие нового вида моллюсков. Ведущие вели обсуждение об вчерашней выставке в префектуре Хоккайдо.

«Хокусай, без всякого сомнения, опередил свое время» – говорил один.

«И чем же это определилось?» – расспрашивает другой.

«Ну, как сказать…его работами вдохновились десятки мировых художников от Пикассо до Дали. Представляете?»

«Пожалуй, вы абсолютно правы. А чего стоит его гравюра про…ее…женщину с осьминогами» – протягивает второй.

«Да, открытое демонстрация сексуальной фантазии дала новаторское движение в искусстве. Хотя для нас с вами это довольно простая часть культуры. Не считаете?» – поддерживает первый.

«В самую точку!»

Я стал рассматривать в своем сознании гравюру женщины с осьминогами, водя по ней от одного угла к другому. В ней было нечто особенное, чего сложно воспринять любителю искусства периода Эдо. На первый взгляд обычная пошлая картинка с больной фантазией одинокого старика. Однако… ты будто бы начинаешь слышать бриз волн, ласкающих обнаженное тело девушки на берегу; морские твари пытаются удовлетворить ее, сжимая свои конечности по ее открытому телу. Наверное, я бы заинтересовался подобными сюжетами, будь мне 20 или 47 лет, но сейчас мне 29, и я добираюсь до своей студии. «А если бы Пикассо нарисовал подобную картинку. Как бы он ее назвал?» – подумал я и завернул за третий квартал.

«Обещаешь, что будешь помнить меня?»

«Обещаю тебе»