i_0e02284c13ff104d

кем не надо объясняться.

Артур понял, что он не вытянет из меня ни слова, встал напротив и

замолк, ожидая хоть какой-то реакции. Но я всё смотрел вниз, теперь

перед моими глазами были джинсы Артура, муравья больше не было видно, и

мне хотелось, чтобы он отошёл и позволил мне снова смотреть на асфальт.

- Эх, Тёма. Я думал ты мне друг. А ты просто… пидор,- сказал Артур, повернулся и быстро зашагал в сторону остановки.

Да, Артур. Ты прав. Я пидор. Просто пидор.

Я сидел у мутного окна плацкартного вагона, который увозил меня из этого

города. Колёса перестукивали свою чечётку, за окном было темно, и лишь

мелькали фонари на полустанках. Весь вагон давно уснул, только в другом

его конце поскуливал младенец. Мне вовсе не хотелось спать, я смотрел на

мелькавшие мимо тёмные тени деревьев, станции, проносящиеся встречные

поезда.

Я дезертировал и не мог бы сказать, кто взял верх. Я уезжал не со

спокойным сердцем, о нет. Несмотря на то что моя жизнь до этой минуты, в

общем, приносила мне больше огорчений, чем радостей, она всё равно была

моей. А теперь я ретировался, бежал в неизвестность. Но я смертельно

устал. Устал бороться с мамой, не видел возможности заполучить Андрея и

не хотел больше видеть Артура. Мне казалось, что я выбрал лучшее, что

можно сделать в этой ситуации,- просто оставил поле боя. Но закончилась

ли главная битва, та, что происходила внутри меня?

Эпилог

Я приехал в свой родной город по делам спустя десять лет. Вот уже лет

пять как мы не разговаривали с мамой, которая так и не приняла ни мою

жизнь, ни меня самого. Я не видел ни Артура, ни Катю, ни Иру, ни Андрея, и не было вестей ни о ком из них, лишь фамилия Андрея проскакивала то

тут, то там в новостях - он сделал неплохую карьеру в журналистике.

Я и сам не мог жаловаться. Я был счастлив в своём мире, который создал

для себя сам и куда не было доступа никому, кто мог бы не одобрить его.

Я вёл машину по заснеженным узким улицам и не узнавал их, потому что

никогда не ездил здесь за рулём. Навигатор предупреждал о поворотах, но

я то и дело пропускал их, так что он постоянно перестраивал маршрут. И

мне уже казалось, что я еду не туда, куда мне нужно, а просто кружу

среди этих улиц и домов, как в чаще леса, когда заблудился, и тебе

кажется, что ты идёшь прямо, но на самом деле наворачиваешь круги. Снег

валил стеной, дворники работали на полную, приходилось постоянно

поливать лобовое стекло. В машине было тепло, но я знал, что за окном

сыро и промозгло, и не спасёт никакая одежда. Поток двигался медленно, я

стоял на каждом светофоре, стараясь смотреть прямо перед собой, не

поднимая глаз и не глядя по сторонам.

Дома, серые дома, которые в этом снегу потеряли свою плоть и стали

похожи на призраки домов, обступили, склонились надо мной. Они узнали

меня, конечно, как бы я ни скрывался. Они ненавидели меня, они хотели бы

сомкнуться над моей головой, чтобы больше никуда никогда не отпустить. Я

предал их десять лет назад и предавал с тех пор каждый день.

Вокруг брели сквозь метель люди, такие же бесцветные и бестелесные, как

и здания, входили, выходили из подъездов, которые они называли

парадными, и мне казалось, что я предал и всех этих людей тоже. Я должен

был продираться сквозь пургу вместе с ними, и не только сегодня, а

каждый год из тех десяти лет, прожитых далеко отсюда. Я только здесь и

сейчас понял, что мог бы ведь и остаться, стать частью этой жизни, которая теперь обступала меня со всех сторон.

Беспросветная тоска навалилась на меня. Мне захотелось закрыть глаза, открыть их снова и увидеть, что я в другом городе, стою в пробке на

Садовом кольце, что до дома осталось всего ничего, а дома меня ждёт мой

любимый, и есть сыр, тосты, вчерашний кусок сёмги и початая бутылка

вина. Но не было ни Садового кольца, ни сёмги, ни вина, был только этот

серый зловещий город, который лучше бы убил меня, чем отпустил обратно.

Я обещал бабуле посетить её на даче в этом нашем Головлёве, где прошло

моё детство, уж не знаю, было ли оно счастливым, мне сравнивать не с

чем. Бабуля жила там зимой, а мама приезжала туда летом, отправляя

бабулю в душную городскую квартиру. Покончив с делами, я ввёл название

деревни в навигатор и покатил по широким проспектам спальных районов. По

крайней мере, на душе здесь было спокойнее, такие районы везде одинаковы.

Выехав за город, я какое-то время катил по шоссе, а потом свернул на

небольшую дорогу, где в снегу была наезжена только одна полоса

посередине, да и по ней приходилось ползти очень медленно, потому что

асфальт был разбит, машина то и дело грозилась вылететь в кювет. В свете

фар мелькали названия станций, которые я так часто проезжал раньше на

электричке, но если железная дорога обходила деревни стороной, то шоссе

рассекало их надвое. Ни в одном окне не горел свет, ни один фонарь не

был включён. Вокруг стояла кромешная тьма, которая была ещё глубже из-за

обильного снегопада. Вот тут-то ничего за последние десять и даже

двадцать лет не изменилось. И не изменится никогда. Тут вечно будет

валить снег, всегда будет ночь, и ни одного огонька вокруг.