i 77717a20ea2cf885

  Стряхивая по пути непонятную одурь, возвращаюсь к Геле. Меня слегка мутит от пережитого, но ритуал нужно завершить. Осторожно отведя девичьи ладони от щеки, надеваю на тонкую шею шнурок-плетёнку с куклой и говорю положенные при вручении слова:

  - Да будет у тебя счастливая Доля!

  ...А спросит завтра сэр Майкл, что это такое, отвечу: подарок от мамы.

  Глава 14

  Уже второй час ночи, а я всё ворочаюсь, взбиваю жаркую подушку, открываю и закрываю окно, пью воду, и никак не могу уснуть. В теле лёгкость, а голова тяжёлая; даже когда лежу, кажется, она вот-вот перевесит, и я завалюсь, как кукла-неваляшка. Вдобавок ко всему, не стихает непонятный звон в ушах, то едва слышный, то заглушающий немногие ночные звуки - и тихое дыхание Гели, и похрапывание Норы у неё в ногах.

  Может, это и есть та самая энергопотеря, неизбежная при изготовлении первой обережной куклы? Или переизбыток энергетики чужого мира? Не знаю. Мысли у меня вялые, и я предпочитаю отлежаться, вместо того, чтобы анализировать, думать и хоть как-то себе помочь. Снова ложусь, зарываюсь лицом в подушку, но звон - занудный, назойливый - вклинивается в дремоту и мешает уснуть.

  Сквозь сон мне чудится скрип двери и приближающиеся шаги, постель проминается под чьим-то телом. Но я не в силах пошевелиться и лишь обречённо жду, что вот-вот коснутся моей шеи холодные пальцы. Но ведь сэр Майкл обещал мне!.. Он заверял, что Мага больше не придёт! Как же так?

  Большая тёплая ладонь знакомо и ласково треплет меня по затылку, как щеночка. Меня обнимают за плечи, щекочут бородой и бережно целуют в висок. Доносится запах полыни, кострового дыма и горячего железа. Похоже, он так и явился, мой ночной гость, как и в прошлый раз - в кольчуге, наручнях, даже с перевязью. Торопливо вскидываюсь и попадаю в его объятья.

  - Ты? - говорю, не веря. - Это и вправду ты? - И он гладит меня по щеке, царапая мозолями.

  Усталый. Припорошенный бурой пылью, что забилась меж звеньев кольчуги. На скуле свежий рубец. Но только он наклоняется поцеловать, как в моей бедовой голове зарождаются какие-то смутные подозрения: я упираюсь в кольчужную грудь и спрашиваю снова:

  - Это и вправду ты?

  Он озабоченно хмурится.

  - За морок приняла? И кто ж тут к тебе клинья подбивает? Вернусь - разыщу! - Васюта тянется к моей левой руке, легко расщёлкивает браслет. Крутит, рассматривая. - Глянь-ка, уже камушек навесила, молодец... Моя вещь, чужого не послушает, не знаешь разве? Теперь веришь?

  Он. Подозрения отпускают, и я кидаюсь к нему на шею.

  - Ну, ну, - шепчет он, - тише, подружку свою разбудишь... - И находит мои губы. И сжимает в объятьях так, что вот-вот - и затрещат рёбра.

  - Васенька, - говорю, едва отпав от поцелуя, - ты что же, ирод, делаешь? Ты зачем уехал? Я ведь против, ты знаешь? И не позволю...

  - Молчи, - как тогда, в последнюю ночь, отвечает он. И снова целует. Везде, где только может.

  И почему в такой сладкий момент меня посещают мысли совершенно неуместные?

  Я ведь не слышала его приезда. Сейчас Чёрту полагалось бы если не пыхать огнём во дворе, то хотя бы шумно переступать с копыта на копыто. Что здесь не так? И почему он сказал: "Вернусь - разыщу...", разве он уже не вернулся? Или он опять набегом, и потом снова умчится неизвестно куда? Нет, никуда я его не пущу, пока не объяснимся!

  Я вцепляюсь в могучие плечи, но пальцы проходят сквозь чешую кольчуги. Растерянная и злая, так и сижу какое-то время, без толку всматриваясь в пустоту. Как он сказал? Морок? И сам мороком стал? А может, я просто заснула? Но тогда почему до сих пор губы горят?

  И снова неумолчно трезвонят вдали колокольчики.

  А где браслет? Сама во сне сняла? Ага, и сама с собой целовалась, конечно...

  Отбрасываю лисье покрывало, встаю и озираюсь. Хочу понять: что происходит? Был здесь хоть кто-то, или впрямь почудилось?

  Дверь в светлицу закрыта, окно тоже. Душно. Подхожу к окну и вижу на подоконнике букет полевых цветов, мокрый от росы, скреплённый Васютиным браслетом. Наипростейший: не ромашка к ромашке, василёк к васильку, а просто охапка, как если увидишь местинку на лугу или в поле, густо заросшую, захватишь в горсть, сколько войдёт - и с соцветьями, и с колосьями, и с высокими травинами - и отхватишь под корень ножом... Ну и пусть, что малость потрепанный; главное, что Муромец обо мне помнит. Хоть непонятно как появился и неизвестно куда скрылся. Вася-а!

  И браслет опять снял, упрямец. Но я уже не возмущаюсь. Уж так у них принято: мужчина решает и за себя, и за свою женщину. В его родном мире иначе и быть не может, в моём - может. К чему спорить? Иллюзия это или другая напасть - но я счастлива была увидеть его снова. Ведь, в сущности, смирилась, что при любом исходе Сороковника мы больше не встретимся, а потому - никаких обид.