i 77717a20ea2cf885

  И впервые в своей жизни заступаю на работу в вечернюю смену. Ян смотрит на меня, преображённую, с таким одобрением, что мне становится неловко: значит, прошлый мой наряд он забраковал, как и дядька, хотя вслух ничего и не высказал.

  - Много народу? -интересуюсь, чтобы скрыть смущение.

   - Полон зал.

  - А этого хватит? - киваю на барашка.

  - Это уже второй. - Ян поворачивает вертел, фиксирует, прижимая какими-то защёлками к распоркам. - Они ж не есть приходят, а выпить, за жизнь поговорить. Еда - это так, на закуску, чтоб не захмелеть.

  - О чём же разговоры? - интересуюсь.

  - Всяко разно. Да и не только. В нарды играть могут, песни петь, походы вспоминать. Иногда во дворе на учебных мечах бьются.

   Это ж... не трактир, а какой-то клуб по интересам получается.

  - И что, даже девки не ходят? - не удерживаюсь. Как оно там с "облико морале" у нынешних Муромцев?

  - Ну... если кто со своей придёт. У нас с этим строго.

  Да, парень. Крутой у тебя дядька. Не только тебя блюдёт.

  - А если кто чужой заглянет? Так, погулять-подраться захочет?

  Ян смотрит на меня, как на ненормальную, и я прикусываю язык. Такому хозяину вышибала не нужен, сам забияку выставит. Да и не в своём уме надо быть, чтобы на неприятности с Васютой нарываться, ведь, как в былине, на одну руку посадит, другой прихлопнет - мокрое место останется.

  - Ладно, Янек. Прости, что бестолковлюсь, я ж тут новенькая. Чем помочь?

  - Всё, - отрезает он. - Доходит уже.

  Вот так. Сам, мол, управился, без твоей помощи. Я, собственно, не в претензии, сама знаю, что прогуляла, но вроде уже настроилась на работу... Дай хоть что-то предложу.

  - Давай попробуем чесночный соус сделать. И вина туда добавим, и специй. Увидишь, ещё лучше будет.

  Янек косится недоверчиво. Пожимает плечами

  - Ты кухарка, - говорит осторожно, - тебе и делать. Пробуй, коли испортить не боишься, мне-то что.

  Ещё днём я приметила связки чеснока, развешенные между посудными стеллажами и ступку на полке со специями. Прикидываю: и барашек велик, и любят мужики остренькое, экономить не будем. Очищаю две крупные головки, растираю в ступке кусочек мускатного ореха, гвоздику, перец, подумав, туда же строгаю несколько щепоток сушёного розмарина. Потом уже добавляю чеснок, всё хорошенько толку, помещаю в сотейник.

  Хорошо бы, конечно, разбавить это дело крепким бульоном, но за неимением - добавляю кипятку из чайника. По моей просьбе Янек, тяжко вздохнув, изымает из шкафчика бутылку вина. Пробую на язык - ничего, лёгонькое, сухое, то, что надо; добавляю к соусу и слегка увариваю.

  Янек принюхивается к душистому пару. Недоверчивая гримаса сменяется удивлённой.

  - И чего мне с этим?

  - А то же, что и раньше. Поливай потихоньку со всех сторон, и корочка будет румянее, не пересохнет, и вкус добавится. Надо бы, конечно, с самого начала так делать, но тут уж моя вина, не успела. Что-нибудь ещё нужно сделать? Может, хлеб нарезать?

  - Можно. Вон там, на стойке, и доска, и ножики. Только не порежься, с тебя станется!

   Нож входит в каравай, как в масло. Бесподобная заточка. Настолько хороша, что мякиш свежайшего хлеба под лезвием не сминается. Кто хоть однажды боролся с тупым ножом, тот меня поймёт.

  - Сам точишь, Ян?

  - Ну.

  Дядьке подражает или сам по себе неразговорчивый?

  - Меня бы поучил, - с завистью говорю. - А то всю жизнь приходится кого-то на стороне просить, чтобы заточили...

  Он смотрит растеряно и внезапно краснеет. Да не домогаюсь я, парень, честное слово!

  Минут через двадцать заглядывает Васюта. С удивлением, и, кажется, насмешливо смотрит, как Ян учит держать меня точильный брусок (тут уж моя очередь краснеть), затем принюхивается, довольно хмыкает. А то! По всей кухне уже прочно царит чесночный дух, а мужички до него всегда большие охотники. Васюта отмахивает тесаком от тушки два громадных куска на нашу долю, остальное без видимых усилий уволакивает гостям.

  Я с опасением тыкаю вилкой ломоть, края которого свешиваются с тарелки, и понимаю, что без Норы не справлюсь. Собакин как чувствует, уже ломится в дверь, капая на ходу голодной слюной.

  - Да она тут без тебя полбарана умяла, - ухмыляется Ян. - Куда в неё столько влезает? Совсем животину не кормишь.

  - Она попрошайка, и ты на её уговоры не поддавайся. - А сама отрезаю и стужу для любимицы вкусный кусочек. - Лабрадоры все такие, у них чёрная дыра в желудке. В тебя вот тоже полбарана войдёт... - Перекладываю в его почти опустошённую тарелку большую половину от своего куса. - Куда что девается, не пойму, не кормит что ли дядька?

  Он возмущённо вскидывает глаза, затем понимает: шучу. Улыбается.

  - Кормит. Только потом гоняет сильно: воинскому делу учит.

   Есть над чем подумать. На вид парню не больше четырнадцати, а его уже гоняют. Впрочем, суворовцев с того же возраста начинают обучать. А здесь жизнь страшнее: не знаешь, кому на зуб попадёшь, выйдя из дому в ближайший магазин.

   - Ты подмети, - говорит он, поднимаясь из-за стола, - а посуду я сам помою. Уж завтра с утреца начнёшь тут заправлять.

  Печь за меня протопят, посуду помоют, тяжести перетаскают, пылинки сдуют. Вот я попала... Видимо, здесь и впрямь очень нужна кухарка.