И ад следовал за ним

Старый дурак! Подумать только: притащить свою зазнобу, которая, видимо, устро­ила ему сцену после визита Семена с икрой и балыком. Но все это были фигли–мигли по сравнению с откровениями таинственного Рамона.

Мы оба молчали, смотря друг другу в глаза, моя неизбывная ярость, по–видимо­му, охладила Генри.

— Неужели это провокатор? — Язык его -заплетался.

— Генри! — сказал я торжественно и чуть подпустил в глаза слезы.— Сейчас нет времени для объяснений. Мы с вами работаем долгие годы и отдали жизнь великому делу. Как вы можете не доверять мне и поверить какому–то жулику? Опомнитесь, сэр! Что еще он вам говорил?

— Но он же знал все мое дело, все клички, контакты, пароли… Он приказал уб­рать вас. Он сказал, что вы предатель и находитесь на связи у американского резидента. Фамилия его Хилсмен. Я засек вашу встречу с ним в баре отеля «Гровнор».

— И вы пытались выполнить его приказ? — Я торопился, времени совсем не бы­ло.

— Да. И у вашего дома, и в Эппинг Форесте… Простите меня, Алекс… Я следил за вами в Тауэре.

— Со мною был Рамон?

— Я же в темноте его не видел… Кстати, он потерял у меня в спальне вот это…— И Генри протянул мне коробочку, завернутую в бумагу и перевязанную ниткой. Не глядя, я сунул ее в карман.

— Что он еще говорил?

— Больше ничего. Извините меня, Алекс, простите ради Бога. Прошу вас. скажите Жаклин, что я не мог предать ее… что не из–за меня ее уволили со службы…

Под глазами налились бурдюки, — только еще не хватало, чтобы пролился ливень.

Жаклин сверкала голубыми глазами и посматрива­ла на дверь, словно собиралась улизнуть.

— Конечно, нет, — сказал я твердо. — Это чья–то игра, и мы еще докопаемся до виновников. А теперь прошу вас уйти. У меня нет ни секунды времени. На следующей неделе я пошлю вам вызов, мы встретимся и все обсудим[81].

Словно ветер дунул — и две перепуганные мыши юркнули за дверь.

13.00. Операция сбивалась на целый час, Базилио и Алиса наверняка решат, что накануне женитьбы я выскочил из окна и убежал, как персонаж одного носатого сати­рика прошлого, Кэти изведется от ожидания, а Болонья просто уйдет через полчаса, не застав никого в ресторане. Впрочем, я еще могу войти в график. Ну и сволота этот Генри: чуть не превратил жизнелюба Алекса в замазку Цезаря! Я даже похолодел, представив себя лежащим на пропитанном кровью ковре, с черепом, пробитым пулей, и мозгами, повисшими на гравюрах и клетке с Чарли.

Дальше жизнь поскакала вперед на неестественно бешеной скорости, словно в немом кино: рывок на лестничную площадку, вой мотора, и гонка что было сил — благо в субботу Лондон не перегружен транспортом. На маршруте пришлось проделать серию резких коленец, показавших отсутствие присутствия кровожадных мышек–норушек, и через полчаса я уже нажимал на кнопку звонка.

Юджин встретил меня в малиновом бархатном халате — истинно граф Лев Нико­лаевич, только носом несколько переплюнул, рубильник выпирал, как клюв пеликана, даже очки терялись на нем, казались снятыми с лилипута.

Апартаменты Юджин обставил в стиле недострелянной мекленбургской интел­лигенции: все завешано фотографиями в рамочках, никаких излишеств, каждая вещь — от колокольчика на столе (видимо, для вызова Софьи Андреевны) до вольтеровского кресла — призвана дополнять образ великого писателя, уже и не квартира, а музей светоча мысли, создающего непреходящие и, как говорили «высоколобые», пронзи­тельные эссе о подпольной литературе Мекленбурга.

Величественным движением руки со съеденными ногтями он пригласил меня при­сесть в кресло.

— Вы не готовы? — Мой голос звучал так жалобно, что он всполошился:

— Но мы же не договорились о точном времени…

— Одевайтесь быстрее, у нас помолвка! — наступал я.

— Что ж вы раньше не сказали? Поздравляю, Алекс! Куда мы идем?

— Мы едем в Брайтон! У Кэти словно вожжа… там у нее родственники!

— В Брайтон? — Этого он не ожидал.

— Кэти уже там, она нас ждет… Хотели отметить в Лондоне, но все перемени­лось.— Я врал легко и упоенно, мимика моя играла гримасами досады, вспышками радости и прочими цветами радуги.

— Так это в Брайтоне? — заныл он.— А я еще собирался немного поработать вечером.

Тут я почувствовал, что обкрадываю все человечество. Продержится ли оно, выжи­вет ли, если эссе появится на день позже?

— Я вас очень прошу, Юджин. Я обещал Кэти, что приеду с приятелем. Там будут папаша с сестрой… зануды дикие! Удружите, Юджин! — Я чуть не рыдал.

— А как вы меня представите?

— Как моего партнера по радиофирме, испанца по национальности.

Моя напористость и жалобный тон сделали свое дело, он скинул халат и пред­стал передо мною в белой сорочке и при галстуке (в дороге он рассказал, что Чехов садился за письменный стол, одевшись, как на заседание земской управы, тщательно выбрившись и отманикюрив ногти — оказывается, только таким образом можно достичь чудес в творчестве).

Наша «газель» словно убегала от погони, мы лихо мчались по автостраде в сторону Брайтона, моя нога так жала на акселератор, что я боялся продавить днище. Вдруг что–то полетело под колеса и я услы­шал мягкий стук.

— Кошка! — застонал Юджин.— Вы убили кошку!