И Аз воздам

— Вот и надо сейчас прочистить им головы. Вы, товарищ Ярослав (у Ярослава сладко заныло сердце — вождь назвал его по имени!) и будете нашим коммунистическим Гераклом, который расчистит авгиевы конюшни в мозгах наших товарищей. Надо любой ценой пресечь попытки внести раскол в партию и одурачить массы. Не останавливаться перед выбором средств. Ваше оружие было, есть и будет — слово.

Сталин снова помолчал, а затем произнёс фразу, от которой Емельяна кинуло в дрожь. Фраза была точным воспроизведением его мыслей:

— Все рассуждения относительно былых заслуг и прочего есть буржуазная сусальность и недозрелая глупость!

ТРЕТИЙ

Глупость, и большую, сотворил в своё время отец Мони Шустермана — Пинхас Менделеевич. Он попытался уклониться от воинской службы. Неслыханный поступок с точки зрения властей! Подумать только — еврей, пусть и крещёный, не захотел защищать любезное Отечество, милостиво приютившее его. Ниже падать было просто некуда. Потому вкатили ему по полной: Пиня с молодой женой отправился на вечное поселение в Туруханский край, в крохотное селение Курейка, заброшенное на самый край земли.

Он занялся скорняжным делом, благо меховая одежда пользовалась здесь устойчивым спросом — зима стояла девять месяцев в году. Но ввиду исключительной малости населения, работа даже наполовину не занимала его время. Досуг Пиня стал заполнять тем, что активно любил свою крепкотелую Двору. В ответ она стала приносить каждый год по младенцу. Моня родился десятым.

Еврей в лепёшку расшибётся, но сделает всё для того, чтобы дети его стали грамотными. А Моня и сам тянулся к учёбе. При церковке было что-то вроде школы. Попик, подвизавшийся на учительской стезе, очень хвалил усердного мальчика.

Однако основные знания преподали ему ссыльные, прибывшие перед войной из самого Петербурга, вскоре ставшего Петроградом. Моня, которому уже перевалило за 16 лет, полюбил бывать в доме Якова Мовшевича и Иосифа Виссарионовича (юноше долго не давалось трудное отчество наставника).

У них он получил всестороннее образование. Яков Мовшевич (фамилия его была Свердлов) больше налегал на теорию, с ним Моня узнал азы марксизма-большевизма, прикипев к этому учению всей душой. Свердлов закрепил в нём твёрдое решение — при первой возможности уехать в Москву, поступить в университет, стать грамотным, образованным большевиком и посвятить всего себя святому делу освобождения трудящихся всего мира.

Иосиф же давал юноше практические уроки. Он любил устраивать вечеринки, был охоч до женщин. В деньгах не нуждался, получая их от друзей в таком количестве, что мог позволить себе многое. Курейские бабы и девки буквально ошалевали от одного вида радужных бумажек, которых отродясь не держали в руках. Отказа жгучему брюнету Иосифу и заодно его ученику не было ни в чём.

Случилась, правда, одна история, которая должна была поставить под угрозу эту дружбу. Местный жандарм Летягин однажды без стука зашёл в комнату ссыльного и застал там его вместе с девушкой. Да какой там девушкой — девочкой. Под Иосифом крутилась и стонала 13-летняя Лия Шустерман, младшая сестрица Мони.

Скандал вышел невероятный. Оно, конечно, большевистская мораль имела очень расплывчатые границы, но уж соблазнение девочки вылезало даже за такую расплывчатость. Остальные ссыльные объявили Иосифу бойкот и целую неделю никто не разговаривал с ним. Принципиальный Яков даже съехал в другую избу. Детолюбцу грозила и уголовная кара, но папа Шустерман удовлетворился обещанием Иосифа жениться на Лии, как только она вступит в совершеннолетие. Моню же падение младшей сестры, казалось, вообще не тронуло. Он ещё теснее сблизился со своим наставником.

Разными были учителя Мони — аскет Яков и гуляка Иосиф — но в его судьбе они приняли совместное горячее участие. Летом 1914 года с первым пароходом юноша отправился на большую землю, имея в карманах деньги, собранные наставниками, и адреса, по которым следовало обратиться за помощью в Москве.

Помощь действительно была оказана в полной мере, Моне помогли поступить в университет, посодействовали с жильём. Он стал членом РСДРП, безоговорочно принял сторону большевиков. В свободное от университета время вёл кружки для рабочих, преподавал в вечерней школе. На одно из занятий заглянул застенчивый мальчик Савва, и потом — до самого октябрьского переворота — житейская дорожка повела их вместе, приведя в Хитрованский отряд Красной Гвардии имени Карла Энгельса, в ноябрьский ночной патруль 1917 года.

Моисей Шустерман, ставший к тому времени Ярославом Емельяновым, был у Марии третьим. Тем, кто разъяснял ей, почему её жених должен умереть. И почему нельзя оставлять в живых саму её — Марию.

ЗДЕСЬ ЖЕ НЕ КАБАК!

Марию поразил вид Скорбященского кладбища. Оно казалось бесприютным и жалким рядом с полуразбитым собором, с купола которого был сорван крест. Здесь будто погулял подвыпивший великан — многие памятники были свёрнуты на сторону, оградки разломаны. Могилы в большинстве тонули в сухостое, повсюду валялись пустые бутылки, банки, ветерок гонял обрывки бумаг и всякую дрянь.