И Аз воздам

— Мой, — сказала Мария, она всё не могла успокоиться.

— Тогда гляньте, все ли вещи на месте.

Мария, ощущая на себе следящий взгляд Савенко, заставила себя открыть чемодан. Быстро перебрала вещи в нём.

— Да, кажется, всё на месте.

— Всё ли?

Что-то в его тоне насторожило Марию, она ещё раз переложила свои вещи, гадая что именно её встревожило. И вдруг поняла: в чемодане не было фотографии. Её самого драгоценного достояния, которое она пронесла через годы и немыслимые испытания. Попыталась справиться с собой.

— Я не могу сказать с уверенностью, вы должны понять моё состояние. Но, думаю, здесь всё.

— А вот это не ваше, а? — Савенко положил рядом с чемоданом фотографию. С уже пожелтевшего снимка улыбался солнечно молодой человек в мундире с золотыми погонами. Внизу наискосок шла каллиграфическая надпись: «На память любимой Марiи. На всю жизнь твой Владимиръ Игнатьевъ. Августа 23-го, 1917 годъ».

Комната закружилась вокруг неё. Всё быстрей, быстрей. Превратившись в стремительный вихрь, унеслась ввысь, оттуда пала темнота.

— Эй, эй, ты смотри не загнись у меня, — ненавистный голос разогнал тьму.

Над Марией, усаженной на лавку у стены, нависал Савенко, брызгал ей в лицо водой.

— Дай сюда, гад! — Саша вырвала у него кружку, принялась смачивать виски Марии. — Как ты, родная, что?

— Ничего, ничего, просто голова закружилась, — Мария подвинулась ближе к стене, упёрлась в неё спиной. — Сейчас всё пройдёт.

— Вот и хорошо, — удовлетворённо сказал Семён, — нам же поговорить надо. О многом поговорить, а?

— Какой поговорить? Она же чуть не померла сейчас! — Саша вскинула кулачки. — Ты ох..ел, мусарюга?!!

— Но-но, бикса малолетняя! Завали хавало и встань в углу, — осадил её Савенко.

— Умойся, чмо шершавое! — Саша упорно не хотела покоряться.

— Не встанешь — ляжешь. Вон, рядом с ними, — спокойно сказал Семён.

— Саша, ты правда, делай, как он говорит. И не ругайся, — попросила Мария. — А лучше иди в гостиницу, я скоро приду, поговорю только. Ведь ей можно уйти? — обратилась к Семёну.

— Пока пусть погодит. В углу, — ответил тот.

Придвинул стул, уселся, на стол перед собой положил револьвер. Саша отошла в сторонку, косилась оттуда волчонком.

— Итак, гражданка графиня, выходит, ты есть гражданка Мария Шаховская, невеста офицерика Владимира Игнатьева, и это вас мы кокнули десять лет назад. Так, а?

— Так

— Тогда объясни мне, как же ты жива осталась, а?

— Маузер у твоего приспешника оплошал.

— Он не приспешник, а мой сын, — назидательно сказал Семён.

— Действительно яблоко от яблоньки недалеко укатилось, — усмехнулась Мария. — Папаша — висельник, и сынок в него. Когда-нибудь и висеть вам обоим.

— Когда-нибудь все там будем, — парировал Савенко. — Теперь скажи мне, зачем ты грохнула бедного нашего Саввушку? Мстила, а?

— Я его не убивала, — честно сказала Мария.

— Даааа? — деланно удивился Савенко. — А зачем же ездила к нему в Кащенко? Просто навестить болящего, а? И подругу свою с собой брала. Отнекиваться не надо — вас там видели.

— Я и не отнекиваюсь, — сказала Мария. — Была я там. Саша ни при чём, она ничего не знала. А я хотела в глаза ему посмотреть.

— Просто в глаза посмотреть?

— Не просто, конечно. Если честно, да — хотела убить его, всей душой хотела. А когда увидела, поняла, что судьба и Господь уже наказали его. За меня и за всех, кого он умучил.

— Выходит, ты мстить нам сюда приехала? А?

— На. Что ты всё акаешь! Все уши измочалил.

— Ты по делу излагай, барыня, — Семён, кажется, обиделся.

— По делу — приехала действительно мстить. Ты, кстати, к Савве своему ещё Ярослава приплюсуй. Кончился он сегодня.

Савенко, казалось, не удивился. Напряжённо размышлял о чём-то.

— Ты можешь мне ответить на один вопрос? — Мария заглянула прямо в глаза Семёна, словно там искала ответ.

— Ну спрашивай пока.

— Зачем ты и эти твои живодёры пошли в революцию? Зачем? Ведь она хоть и Советская, но ведь власть. Пусть сволочная, но — власть. Она же всё равно вас рано или поздно поставит к стенке. Царская-то власть не в пример милосерднее была, а эта жалеть не будет. Удавит, как крыс. Так зачем же вы помогали её устанавливать? Зачем в революцию пошли? Ведь не за свободу, равенство и братство в самом же деле?

— Вот что я скажу тебе, гражданка мстительница, — Семён чуть перегнулся через стол, чтобы ближе видеть собеседницу. — Мы же не дураки голимые, чтобы не понимать. Ни свободы, ни равенства, ни братства не будет никогда в этом мире — уж так он устроен, что каждый живёт так, как он может. Не стадом, а в одиночку ищет свою тропку по жизни. Революция — это всегда кипеш, это всегда мутная вода, в которой легче ловится рыбка, если у кого хватает духу её ловить. У нас духу хватает, и революция нам нужна. Вот ты говоришь: власть, власть. А надо мной её нету, я сам власть. Хочу казню, хочу милую. И такие мы как раз и нужны революции. Её чистенькими руками не делают, кому-то надо и в грязи возюкаться. А мы не боимся ни грязи, ни крови. Потому и нужны будем всегда. В расход выводят тех из нас, кто совсем потерял поляну. Но мы-то поляну держим, а?