И аз воздам

Мария Фёдоровна как-то поникла от слов графа и её повело. Пришлось Петру Христиановичу её поймать и к себе прижать. Императрица совсем обмякла и повисла у Брехта на руках. Тот соображал, что же делать, закричать, позвать на помощь, или это она специально, разбери этих женщин, тем более, цариц. Решил рискнуть. Пётр Христианович чуть присел, подхватил женщину под колени и легко приподнял, понёс к стоящей у стены оттоманке. Красивая, в смысле, золотой парчой обтянута. Укладывая Марию Фёдоровну на неё, Брехт наклонился над императрицей, и в это время та открыла глаза и чмокнула его в ухо. Твою налево! Только не это. Нет, женщина была красива и лет не много, точно Витгенштейн не знал, но что-то около сорока, если Александру сейчас двадцать четыре, а её совсем девочкой за Павла выдали.

Граф хотел высвободиться, но Мария Фёдоровна притянула его голову к себе и впилась губами солёными в его губы. Блин блинский, если сейчас сюда кто войдёт, то его Александр нахрен на Камчатку закатает, вулканы описывать.

Событие девятнадцатое

Храбрый человек должен уметь быстро бегать. Так, на всякий случай…

Безумство храбрых — в шестой палате!

Это же просто замечательно, что сейчас у сапог деревянные каблуки. Стук каблуков по паркету приближающийся к двери в эту столовую Брехт услышал, как и Мария Фёдоровна, слегка оттолкнувшая графа о себя. Пётр Христианович успел даже шаг в сторону сделать, когда дверь отворилась. Не, когда дверь чуть не вылетела из косяка от молодецкого удар. Прелюбодеи вздрогнули, увидев входящего, с гримасой страха, даже отчаяния на пороге стоял император Александр, а позади маячила фигура кучерявого пуделя Адама Чарторыйского. Вроде упоминал вчера обер-прокурор, что сосланный Павлом послом к сардинскому двору этот хлыщ на днях бросил к чертям собачьим дипломатию и прилетел к своему сердечному другу Александру.

— Маман, беда! — возопил император, даже и не удосужившись поинтересоваться, почему это растрёпанная маман лежит на оттоманке.

— Что случилось? — Мария Фёдоровна мгновенно оказалась на ногах, с лицом львицы готовой биться с кем угодно за своих львят. Прямо разительная разница между убитой горем матерью, которую надо утешать и этой воительницей.

— Убит и ограблен в своём доме английский посол барон Фицгерберт!

— Как? — села назад на лежанку императрица.

— Зарезан! Вместе с ним все слуги и охрана, а ещё граф Пален.

— Пален. Он же должен был быть на пути в Курляндию …

— Это не всё, вот что нашли на коленях у посла, — не слушая мать, продолжил Александр, протягивая Марии Фёдоровне записку.

Ту самую, что ночью Брехт и положил на остывающие ляжки сэра Аллейна.

— На каком это языке, что тут написано? — Государыня попыталась прочитать, но хоть она и владела шестью языками, этого не знала.

— Это польский, — вышел из-за спины императора следующий главный враг России — князь Адам Чёрторыйский. Не, не — Чарторыйский. Хотя первый вариант звучит лучше.

— И что там написано? — перевела взгляд с сына на пуделя императрица Мария Фёдоровна.

— Какая-то ерунда… — замялся посол в Сардинию.

— Что там написано!? — Льдинки звякнули в голосе «маман». Прямо холодом повеяло, как от дыхания Снежной Королевы.

— Кхм.

— Князь! — теперь сталью лязгнуло.

Адам неуверенно глянул на Александр, но тот не заметил, стоял, глядя пустыми остановившимися глазами на чашки с чаем на столе.

— Тут написано, что это месть польских патриотов, за унижение и разделение Польши.

— Тут же много слов, а вы пять сказали. — Теперь уже и рычала львица.

— Это сделала организации «Великая Польша от моря до моря» и что следующим будет Александр.

— Саша? — Мария Фёдоровна повернулась к сыну.

— Я не знаю, что делать. Убийство английского посла, смерть Сашеньки и её дочери, да ещё и патриоты какие-то и всё в один день… — Александр сел на стул у окна, спрятал лицо в ладони.

— Граф? — Мария Фёдоровна вырвала листок у Чарторыйского и сунула его Витгенштейну, — Что вы об этом думаете?

— Я???!!! — Брехт ожидал от своей писульку чего угодно, но только не просьбы от императрицы дать совет. Перебор. Кто он? Пока мелкая пешка, шеф полка. Это ещё не тот Витгенштейн.

— Граф? — и слезинка снова в глазах.

Твою же так да раз эдак. А чего, банковать, так банковать.

— Если вы Ваше Императорское Величество спрашиваете моего совета, то я первым делом собрал бы самых влиятельных представителей английской общины в Санкт-Петербурге и ознакомил их с этой запиской.

— Александр! Хотя, продолжайте граф, это же не всё? — Опять Государыня.