И больше никаких парадов

Звучавшие неподалеку голоса напомнили ему о воскресном перезвоне церковных колоколов. О его юности… Он мысленно вернулся в тот день, когда сидел у гамака миссис Титженс под огромным кедром на углу каменного дома в Гроуби. Ветер, подувший с северо-востока, донес до них из Миддлсбро колокольный звон. Миссис Титженс было тридцать, столько же и ему самому. Титженсу, имеется в виду отцу, около тридцати пяти. Человеку самому спокойному и могущественному. Удивительному землевладельцу, как все его предшественники в течение многих поколений. Уж не у него ли парень позаимствовал свой… свой… Что же, собственно, он позаимствовал?.. Может, мистицизм?.. Да, именно мистицизм, еще одно верно подобранное слово! Сам он приехал домой в отпуск из Индии и все его мысли занимала игра в поло. Отец Титженса слыл знатным лошадником, и они с ним часами обсуждали экстерьер имевшихся у него пони.

Однако этот парень был во сто крат лучше!.. Да, свои качества он унаследовал именно от отца, но не от матери!.. Они с Титженсом по-прежнему не сводили друг с друга глаз. Будто загипнотизированные. В унылом ритме звучали мужские голоса. Генерал подумал, что, вероятно, тоже побледнел, и сказал себе: «Мать этого парня умерла от разрыва сердца в тысяча девятьсот двенадцатом году. А через пять лет наложил на себя руки отец. Не разговаривая с женой сына последние то ли четыре, то ли пять лет! Все это возвращает нас в тысяча девятьсот двенадцатый год… И когда я отчитывал Кристофера в городке под названием Рай, его супруга развлекалась во Франции с Пероуном».

Генерал опустил глаза и посмотрел на одеяло, которым застелили стол, через несколько мгновений намереваясь опять поднять на Титженса преисполненный преувеличенного внимания и заботы взгляд. В этом заключалась его тактика общения с людьми. И успешным генералом ему удалось стать только благодаря хорошему знанию окружающих. Он знал, что любой человек отправится прямиком в ад из-за трех страстей: горячительных напитков, денег… и секса. Но к стоявшему перед ним парню это явно не относилось. Оно и к лучшему!

«У него не осталось ничего… Ни матери, ни отца, ни Гроуби! Он буквально выброшен за борт жизни. Здорово ему досталось… Но он имеет полное право делать то, что считает нужным».

Он приготовился поднять на Титженса глаза… А потом вдруг неуверенно протянул руку. Капитан, сидевший на ящике из-под мясных консервов, положив на колени ладони, отшатнулся. Отшатнулся импульсивно – как старая лошадь, рядом с которой разорвался осколочно-фугасный снаряд. Потом замер, а через миг выпрямился обратно. Все это – не сводя с генерала своего взора. Тот осторожно посмотрел на крестника и сказал, тоже с величайшей осторожностью:

– На тот случай, если я решусь вступить в предвыборную борьбу в Западном Кливленде, вы разрешите мне использовать Гроуби в качестве штаба?

– Сэр, я даже нижайше попрошу вас это сделать! – ответил Титженс.

Из груди каждого из них будто вырвался невероятный вздох облегчения.

– Тогда я вас больше не задерживаю… – молвил Кэмпион.

Титженс поднялся на ноги и щелкнул каблуками, хотя и без особого энтузиазма. Генерал тоже встал, одернул мундир, подтянул пояс и сказал:

– Можете идти.

– Мои кухни, сэр… – напомнил ему Титженс. – Старший повар-сержант Кейс очень расстроится… Он сказал, что, если дать ему на подготовку десять минут, вы не обнаружите ни одного нарушения.

– Кейс… Кейс… – протянул генерал. – Когда мы стояли в Дели, Кейс состоял барабанщиком. Теперь ему полагалось бы дослужиться самое меньшее до интенданта… Но у него была какая-то женщина, которую он называл сестрой…

– Он до сих пор посылает сестре деньги, – произнес Титженс.

– В чине старшего сержанта он самовольно покинул расположение части и был разжалован… С тех пор, должно быть, прошло двадцать лет!.. Хорошо, я проинспектирую ваших поваров!

В блистательной компании полковника Левина генерал отправился осматривать кухни, сверкавшие безупречной чистотой беленых известью стен и блеском надраенных до зеркального состояния крышек походных котлов. Рядом с ним шагал Титженс. Они двинулись сквозь строй облачившихся в белые халаты солдат, которые замерли по стойке «смирно», сжимая в руках черпаки. Те ели начальство глазами, страшно их пуча, но при этом едва заметно улыбались, потому что любили как генерала, так и его восхитительно бесстрастных спутников. Кухни напоминали собой кафедральный неф с крыльями, отделенными друг от друга трубами, которые возвышались над плитами. Закопченный пол сверкал слоем надраенной скипидаром политуры.

Здание затаило дыхание, будто на землю сошел бог. Затаив дыхание и глядя во все глаза, присутствовавшие увидели, как божество, сияющее и эфемерное, мелкими шагами подошло к верховному жрецу с моржовыми усами и семью медалями на груди, который смотрел куда-то в сторону, будто пытаясь пронзить взглядом вечность. Кончиком стека генерал коснулся ленточки медали «За безупречную службу» на груди сержанта. Навострив уши, все услышали его слова:

– Как ваша сестра, Кейс?..

Сержант, все так же глядя в сторону, ответил: