И больше никаких парадов

Он умолк, так и не доведя до конца свою мысль.

– Ну что же вы, продолжайте… – молвил генерал.

– Со стороны мужчины… некий… с позволения сказать, парад…

– Тогда больше никаких парадов… – ответил Кэмпион. – Так будет лучше. Проклятье!.. Рядом с нами все женщины поистине святые… Подумайте о том, каково это – вынашивать ребенка. Я знаю этот мир… Кто такое выдержит?.. Вы?.. Я… Да лучше я пойду на передовую к Перри последним бедолажным солдатом! – Он с какой-то оскорбительной хитростью посмотрел на Титженса и спросил: – А почему вы не разводитесь?

Капитана охватила паника. Он знал, что во время их разговора это последний ее приступ и других уже не будет. Большего не выдержит ни одна голова. Перед его мысленным взором поплыли фрагменты картин боев, в ушах зазвучали фамилии и голоса… Трудные проблемы… Перед ним распростерлась глобальная карта сражающегося мира – огромная, как поле. Рельефная карта из зеленоватого папье-маше – целое поле из рельефного папье-маше площадью десять акров, на котором яркими пятнами расплывалась кровь Ноль-девять Моргана. Несколько лет назад… Сколько с тех пор прошло месяцев?.. Если точно, то девятнадцать… Он сидел на табачном поле у горы Кэтс… Хотя нет, у Монтань Нуар. В Бельгии… Что в тот момент делал?.. Пытался уяснить для себя положение дел… Нет… Ждал, чтобы указать позиции какому-то жирному генералу из Лондона, который так и не появился. Зато появился бельгиец, которому принадлежало табачное поле, и долго орал, сетуя, что ему помяли весь урожай…

Но оттуда можно было увидеть всю войну… На бесконечные мили вокруг тянулась поруганная, удерживаемая врагом земля, уходившая в саму Германию. Казалось, что можно даже вдохнуть воздух этой самой Германии… По правую руку виднелся пенек огромного дуба. Торговые ряды в Ипре, расположенные внизу под углом пятьдесят градусов… И темные линии за ними… Немецкие окопы перед Витшетом!

Это было еще до того, как огромные мины порвали Витшет в клочья…

Но каждые полминуты, судя по его наручным часам, над темными линиями – немецкими окопами перед Витшетом – хлопьями белой ваты расцветали клубы дыма. Это набивала руку наша артиллерия… Отличная была стрельба. Просто чертовски отличная!

Где-то совсем далеко слева… сквозь туманную дымку, которой все вокруг затягивалось в пасмурный день, пробивался лучик света и отражался от серой голубизны стеклянного козырька огромного аэроплана!

Эта здоровенная рукотворная птица, самая большая из всех, какие ему только доводилось видеть, плыла по небу, в виде эскорта ее сопровождали еще четыре размером гораздо меньше… Они летели над простиравшимися на большие расстояния терриконами в окрестностях Бетюна – высокими, голубовато-пурпурными кучами, напоминавшими колпаки паровых машин либо женские груди… Голубовато-пурпурными. Больше голубыми, чем пурпурными… Как на всех без исключения франко-бельгийских гобеленах… Застывшими в тиши… Под гигантским покровом молчаливой тучи!..

В Поперинге сыпались снаряды… В пяти милях от него, можно сказать, под самым носом… Сыпались снаряды. В небо поднимался пар, белые султаны которого уносил ветер… Какие именно снаряды?.. Их насчитывалось два десятка видов…

Гунны обстреливали Поперинге! Какая бездушная жестокость. В пяти милях за линией окопов! Звериная прусская натура… В Поперинге две девушки держали чайную лавку… Румяные-румяные… Они нравились генералу Пламеру… Старому, доброму генералу… Обеих убили снаряды… С ними мог бы переспать любой мужчина, к удовольствию и выгоде для обеих сторон… Должно быть, шести тысячам офицеров его величества по поводу этих румяных лавочниц приходила одна и та же мысль. Хорошие девушки!.. Но снаряды гуннов отправили их на тот свет… Как им выпала такая судьба – каждую из них жаждали шесть тысяч мужчин, но снаряды гуннов разорвали их плоть в мелкие клочья?

Вести артиллерийский огонь по Поперинге – безобидному городку с чайной лавкой в пяти милях за Ипром – казалось чистым проявлением воинственного прусского духа: вот она, бессмысленная жестокость гуннов! Под спокойным пологом бледно-бурого неба вверх безмолвно взмывали султаны дыма, туманясь перед защитными козырьками аэропланов, над терриконами Бетюна плыли огромные летающие машины… Какое все-таки ужасное название – Бетюн…

Впрочем, немцы могли и прознать, что мы стягивали в Поперинге войска. Поэтому подвергать массированному артиллерийскому обстрелу город, в котором оказались такие силы, было вполне логично… Мы ведь тоже вполне могли сровнять с землей их городки, в которых расположились армейские штабы. Поэтому в этот тихий пасмурный день они стреляли по Поперинге… В полном соответствии с правилами военного дела… Генерал Кэмпион, хладнокровно принимавший все, что германские аэропланы творили с больницами, лагерями, конюшнями, публичными домами, театрами, бульварами, шоколадными лавками и отелями в его городе, страшно разозлился бы, сбрось гунны бомбы на дом, где квартировал лично он… Правила войны!.. Противники взаимно щадят друг у друга штабы, но при этом рвут на куски девушек, которых поголовно желают шесть тысяч мужчин…