И больше никаких парадов

Грохот воздушного налета приобрел более грозный характер. Титженсу протянули голубое письмо, написанное кем-то из французских гражданских. В нем герцогиня сообщала, что уголь для ее теплиц попал под запрет французского правительства. И считала излишним говорить, что, полагаясь на его честь, намерена наладить поставки через британскую военную администрацию. При этом требовала немедленно ответить. Когда капитан прочел ее послание, его охватило неподдельное раздражение. Сильвия, от грохота охваченная смятением, воскликнула, что письмо прислала Валентайн Уонноп, поселившаяся в Руане. Неужели эта девица не даст ему какой-то часок, чтобы уладить вопрос всей его жизни? Титженс подошел к стоявшему рядом с ней креслу и протянул послание герцогини.

А потом пустился в тягучие, серьезные, нескончаемые объяснения, сопровождая их такими же тягучими, серьезными, нескончаемыми оправданиями. Ей пришлось взять на себя труд приехать в такую даль, дабы оказать ему честь посоветоваться в деле, которое она имела полное право уладить сама, но из-за чрезвычайно серьезного положения на фронтах он не может уделить ей должного внимания, о чем очень сожалеет. Со своей стороны он предоставляет Гроуби в ее полное распоряжение, со всем его содержимым. Плюс, разумеется, денежные выплаты, достаточные для надлежащего ухода за имением.

Сильвию внезапно охватил приступ безысходного отчаяния.

– Это значит, что сам ты там жить не намерен! – воскликнула она.

На что он ответил, что позже все устроится само по себе. А пока идет война, о возвращении не может быть и речи. Она сказала, что в таком случае он собрался умереть. А потом предупредила, что, если его убьют, она прикажет спилить огромный кедр в юго-западной оконечности Гроуби. Дерево совершенно не пропускало свет в парадную гостиную и расположенные над ней спальни… Титженс вздрогнул, да, после ее слов он действительно вздрогнул и поморщился от боли. Она тут же о них пожалела. Вгонять его в дрожь ей хотелось несколько другими проблемами.

Кристофер сказал, что, хотя не имеет ни малейшего намерения умирать, это от него совершенно не зависит. Ему приходится ехать, куда приказано, и делать, что велено.

– Ты! – воскликнула она. – Ты! Это же позор, что тебе приходится подчиняться чужим приказам и повиноваться всем этим невежам. Уж кому-кому, но точно не тебе!

Он взялся дальше объяснять, что особая опасность ему совсем не грозила, впрочем, не грозила вообще, если, конечно же, его не отправят обратно в батальон. А обратно в батальон его, скорее всего, никто отправлять не станет, разве что он каким-то образом себя скомпрометирует или проявит нерадение на нынешнем посту. Что вряд ли. К тому же для службы в батальоне, который, конечно же, сейчас воевал на передовой, он был слишком слаб здоровьем. И ей следовало понимать, что все, кого она здесь встречала, физически непригодны для фронта.

– Так вот почему очень многие из них такие уроды… Если где-то и искать мужчину презентабельной внешности, то уж точно не здесь. Тут даже Диоген со своим фонарем не поможет.

– Да, на происходящее можно смотреть и так… Большинство твоих… скажем так, друзей, погибли в первые дни войны, а те, кто выжил, до сих пор принимают участие в активных боевых действиях… Это чистая правда.

То, что она называла презентабельной внешностью, в огромной степени зависело от физической формы… Взять, к примеру, лошадь, на которой ему приходилось скакать, это же сущая кляча… Далеко не чистокровная и к тому же германская, что совершенно не мешало ей выдерживать его вес… Мужчины, с которыми она водила дружбу до войны, в той или иной степени были профессиональными военными. И что же, все они сложили головы: одних убило, других засыпало снегом. Но с другой стороны, этот большой город, битком набитый хиляками, поддерживал боеспособность армии, в той степени, в какой это вообще было возможно. Поэтому палки в колеса вставляли отнюдь не они: если эти палки кто-то и вставлял, то ее не столь презентабельные друзья-министры, которых если и можно считать профессионалами, то только во взяточничестве.

– Так ты поэтому не остался дома, чтобы проверить, действительно ли они берут взятки?! – с горечью в голосе воскликнула она.

И добавила, что общественными вопросами на сегодняшний день в Англии занимались единственно успешные профессиональные политики. Рядом с ними можно было вообще не знать, что где-то идет война. А разве не этого всем хотелось? Разве вся жизнь сводится только к поганым, гнусным играм?.. Параллельно с нарастанием грохота и гула воздушного налета в ее душе все больше закипала злоба… Все верно, политики действительно были подлыми тварями, которых до войны приличному человеку не пришло бы в голову даже в гости пригласить… Но кто в этом был виноват, если не высшие сословия, которые ушли, а Англию оставили на поругание безрадостной толпе, не знающей ни ее традиций, ни манер? После этого Сильвия привела ряд подробностей о нравах, царивших в загородном доме одного правительственного чиновника, не внушавшего ей никаких симпатий.