И будет день

В банкетном зале, где был накрыт для нас стол, царило радостное оживление. Стены были украшены пальмовыми листьями. За столом сидели женщины в сари всех цветов радуги и нарядно одетые мужчины. Друзья Малини и ее жениха. Наши родственники и друзья. Все оживленно болтали, смеялись. Ненадолго заглянул и господин Ратнапала, мой бывший начальник.

— Радостный день для вас, мистер Нандасена.

— Да, сэр.

— Моя младшая дочь еще не вышла замуж. Хотелось бы пристроить ее, прежде чем уйду на пенсию.

— Мне тоже скоро на пенсию, сэр.

— А сколько вам лет, мистер Нандасена?

— Пятьдесят семь.

— Выглядите вы молодцом. Ну мне пора, мистер Нандасена. Примите мои наилучшие пожелания.

— Спасибо, сэр, что пришли. — Я сложил ладони вместе и поклонился господину Ратнапале.

Малини с мужем должны были уехать ровно в шесть, через четверть часа. Гости потихоньку расходились. Меня охватило странное чувство грусти и даже разочарования. Стоя у дверей, я провожал гостей. На улице хлопали дверцы машин. Зал опустел. Подошла Малини и опустилась передо мной на колени. Суманавати всхлипнула. Мы проводили Малини и Сириманну до машины и долго смотрели им вслед. Суманавати прижала скомканный платок к глазам, и мы медленно побрели домой.

10

Нималь ушел из дома. И не один — вместе с Сомой. Новость об этом мгновенно распространилась по всей округе, и теперь даже маленькие дети судачат: «Ты слышал? Нималь удрал с девушкой!» В последний раз я видел Нималя в день свадьбы Малини, около двух часов дня. Потом он куда-то запропастился, но в суматохе ни я, ни другие не обратили на это особого внимания. К ужину он не вернулся. На следующий день тоже. В этом не было ничего необычного — Нималь уже не раз пропадал на два-три дня. Лишь только когда я узнал, что в день свадьбы Малини Сома также ушла из дома, мне стало ясно, что на возвращение Нималя, по крайней мере в ближайшее время, рассчитывать не приходится. На улице все пристают ко мне с расспросами: «Что слышно о Нимале?», «Нималь еще не вернулся?», «Может, хоть письмо прислал?». «Ничего не слышно», «Не вернулся, и письма нет», — отвечаю я, а сам думаю, как бы прекратить тягостный для меня разговор. Суманавати проплакала все глаза. Я утешаю ее как могу, но что бы я ни говорил — все неубедительно. Несколько дней мы с Сирисеной — он пока так и не переехал к дочери — ходили по Коломбо, расспрашивая своих знакомых, но только и слышали в ответ: «Нималь убежал из дома? Подумать только! Сказал бы кто другой, так не поверил бы!» Обращался я и в полицию в Вэликада — там у меня знакомый чиновник. Ответ был неутешителен: «Ничего не можем сделать, господин Нандасена. И Нималь, и девушка, с которой он убежал, совершеннолетние».

Как и прежде, я каждый день хожу в контору. Там все по-прежнему. Вращаются потолочные вентиляторы. Звонят телефоны. Суетятся чиновники. Но вдруг словно глухая стена отдаляет меня от всей этой суеты. «Где Нималь? Что с ним? Как живется Малини?» — думаю я. На автобусной остановке я тоже иногда, задумавшись, стою в стороне, пропускаю два-три автобуса и только потом пристраиваюсь к очереди.

Мы с Суманавати глубоко огорчены уходом Нималя, Сарат же негодует:

— По улице не могу ходить. Все пальцами показывают.

— Не можешь ходить — летай, — обрывает его Суманавати. Она никому не позволяет осуждать Нималя.

— Только это и осталось, — ворчит Сарат. — Хоть перебирайся куда-нибудь подальше отсюда. То все глумились над тем, что Виджесундара удрал от Малини. Едва это забылось — так на тебе!

— Помолчи, Сарат! Хочешь уехать — уезжай.

— И уеду. Так и знай.

— Ну и катись. Работа у тебя есть. Человек ты самостоятельный. Мы для тебя сделали все, что могли, а теперь, конечно, мы не нужны! — не сдержалась Суманавати. Ее всю трясло.

— А что вы для меня такого особенного сделали? — фыркнул Сарат.

Я был ошеломлен, будто рухнула крыша нашего дома. Отчего это все бегут от нас? Мы с Суманавати теперь никому не нужны, словно старый хлам! Я спустился во двор. Ноги меня не держали, и я сел на скамейку под деревом лови. Ко мне, виляя хвостом, подошел Черныш. Он тоже постарел. На спине клоками вылезает шерсть. Почти все время он спит на ступеньках веранды. Если в калитку входит кто-нибудь посторонний, он уже не бросается навстречу ему с лаем, как прежде, а только поднимает голову, тявкает два-три раза и снова засыпает.