И будет день

После этого Ясомэникэ не приходила в монастырь несколько дней подряд — занемогла Описара Хаминэ, и ей пришлось неотлучно находиться при матери. Когда же Ясомэникэ пришла возложить цветы к изображению Будды, то узнала, что Котахэнэ Хамудуруво уехал. Служка только и мог сказать, что Котахэнэ Хамудуруво уехал в Коломбо, а когда вернется, не имеет ни малейшего представления. Ясомэникэ больно кольнуло то, что Котахэнэ Хамудуруво не счел нужным предупредить ее о своем отъезде.

Наступил день поя. И хотя Котахэнэ Хамудуруво еще не возвратился, Ясомэникэ решила принять обет по соблюдению заповедей. Прежде в дни поя Ясомэникэ в белой одежде появлялась в монастыре раньше всех. Однако в то утро Ясомэникэ испытывала непонятную апатию и вялость — может быть, потому, что непрерывно моросил мелкий дождь и все вокруг выглядело уныло и неприветливо, — прособиралась намного дольше обычного, и, когда пришла в монастырь, все, кто готовился принять обет по соблюдению заповедей, уже уселись в кружок во дворе монастыря. Она заняла свое место и вместе с остальными стала ждать прихода монаха. Зашуршали шаги, и, когда Ясомэникэ подняла глаза, сердце радостно забилось — к ним для совершения обряда подходил Котахэнэ Хамудуруво. Ясомэникэ едва дождалась конца церемонии. Но перемолвиться с Котахэнэ Хамудуруво ей так и не удалось: как только завершилось возложение цветов, его плотным кольцом обступили молодые люди. Он объяснил им причину долгого своего отсутствия: ему нужно было на пару дней съездить в Коломбо, но там он внезапно почувствовал боль в груди, и пришлось две недели провести в больнице. Ясомэникэ поспешно отвернулась, чтобы никто не заметил заблестевших у нее в глазах слез.

Дома Ясомэникэ не находила себе места и к вечеру побежала в монастырь. Котахэнэ Хамудуруво сидел за столом и что-то писал при свете лампады. Он медленно поднялся ей навстречу. Прошло некоторое время, прежде чем Ясомэникэ отдышалась и смогла говорить.

— Саду, как только вы сказали, что лежали в больнице, у меня сердце остановилось. — Ясомэникэ говорила шепотом. — Разве вы не могли прислать нам письмо, чтобы мы знали, что с вами?

— Зачем же понапрасну беспокоить вас всех, и так обошлось. — Котахэнэ Хамудуруво тоже говорил шепотом.

За окном зашумел дождь. Сверкнула молния, и на стены легли сиреневые блики.

— Ну мне-то вы могли написать. — Губы Ясомэникэ дрогнули. Она подняла глаза и посмотрела прямо в лицо Котахэнэ Хамудуруво.

Внезапный порыв ветра задул лампаду. В темноте Ясомэникэ почувствовала, как руки Котахэнэ Хамудуруво легли на ее плечи, и ей показалось, что пол уходит из-под ног.

17

Вималядаса всячески сопротивлялся попыткам матери и сестры устроить его на работу в какое-нибудь правительственное учреждение. Он хорошо понимал, что с незаконченным средним образованием можно рассчитывать только на должность пеона. А какова жизнь пеона, он убедился еще в Коломбо, когда навестил своего друга Сенанаяка, работавшего в департаменте просвещения. Вималядасе пришлось прождать около часа, прежде чем Сенанаяка освободился на несколько минут и они смогли поговорить. И дело даже не в этом. Работа есть работа. Но какая работа! Носить папки с бумагами с одного стола на другой. Подавать чиновникам чай и бегать за сигаретами и биди для них. По звонку начальника сломя голову бросаться в его кабинет. С первого взгляда определять, что представляет собой посетитель, и в зависимости от этого либо выставлять его за дверь, либо просить подождать, либо услужливо провожать к столу какого-нибудь чиновника.

— Сейчас я подам чай Гандэ, и мы с тобой поболтаем, — бросил на ходу Сенанаяка, направляясь с чашкой чая в руках к тощему как палка чиновнику, который сидел за своим столом с таким видом, будто весь мир вызывает у него чувство глубокого омерзения. Когда Сенанаяка принес ему чай, он молча указал глазами на стол.

— Что, сар? — спросил Сенанаяка.

— Что, сар! — взорвался чиновник. — У тебя глазницы ватой набиты, что ли? На столе такой слой пыли, что пахать можно, а он спрашивает: «Что, сар?»

— Я утром вытер ваш стол, сар.

— А я вот покажу начальнику, как ты вытер стол, и посмотрим, что ты тогда запоешь!

Не говоря больше ни слова, Сенанаяка принес тряпку и протер стол.

— Как Гандэ с женой поссорится, так житья от него нет, — пояснил Сенанаяка. — А такое случается два-три раза в неделю.

«Лучше побираться на улице, чем так работать», — решил про себя Вималядаса.

Описара Хаминэ увещевала Вималядасу подать заявление в департамент полиции — с чего она взяла, что Вималядасу обязательно туда примут, никто сказать не мог. Но насколько сильным было влечение Вималядасы к крестьянскому труду, настолько же стойким было его отвращение к зеленой форме блюстителей порядка. Ясомэникэ настаивала на том, чтобы принять предложение Сиривардхана Уннэхэ, который за взятку в пятьсот рупий обещал устроить Вималядасу автобусным кондуктором. По нескольку раз в день — правда, только когда Ясомэникэ была в школе — Описара Хаминэ причитала: