И будут люди

— А где же Буденный? — спросил он обескураженно, вытащив голову.

— Лес видел?

— Видел…

— Вот как раз за тем лесом Буденный и дорубывает белополяков, — ответил ему под хохот тех, что раньше поймались на удочку, мошенник.

И пока до Ивана дошло, что его обманули, сбоку раздался еще чей-то голос:

— А дай-ка я погляжу!

Иван не успел увидеть лица, а только спину, уже согнувшуюся перед ящиком. Потом из рукава высунулась голова со светлым чубом и ясными, как у ребенка, глазами.

— Так за лесом, говоришь, Буденный?

— За лесом, — весело подтвердил базарный плут. — Ускакал за лес…

— Так лови, лови же его! — Да трах огромной палкой по ящику.

Мошенник кричать, а человек палку на плечо — и ходу. А Иван следом за ним. Протиснулся между людьми, боясь потерять из виду высокую шапку из решетиловских смушек, плывшую над толпой. Мог бы теперь поклясться, что это его старый друг Матвей, с которым не встречался уже больше пяти лет.

Догнал его уже возле прилавков.

— Матвей!

— Иван! Каким ветром?

Обнялись, поцеловались. От Матвея повеяло таким духом, что Иван даже слюну проглотил. Так вот почему Матвей был таким решительным в схватке с базарным мошенником!

— Я на ярмарку… А ты из дома?

— Да с какого там дома, когда у меня нет его!

— Как нет? — вытаращил глаза Иван.

— А так: нет — и квит! Ни дома, ни жены.

— Умерла? — потянулся к шапке Иван.

— Бросила.

— А хата?

— Хата сгорела… Да что об этом тужить, пошли, брат, выпьем.

Ивана не надо было приглашать дважды: что же это за ярмарка, ежели на ней и горло не промочишь? А тут еще и счастье привалило, распродался и коня не распрягал.

И вторая, не менее важная причина: встретился с другом.

Протиснулись к лавке, купили по бутылке водки, селедки, колбасы, буханку хлеба. А по пути к возу Иван вспомнил о своих галчатах, купил большую связку бубликов. Будут грызть — хоть на минуту оставят отца в покое.

Подойдя к возу, спросил:

— Все целы?

— Все, тато, все!

Не стал считать, поверил на слово. Снял вязку бубликов с шеи, бросил детям — вот вам гостинец! — а сам принялся очищать селедку. Порезав хлеб и колбасу, посмотрел на детей. Справившись с бубликами, сыновья сидели, притаившись, не сводя голодных глаз с селедки и колбасы. Иван стоял и не знал, что делать. Раздать всем по кусочку? Не хватит. Есть самому? Да разве полезет кусок в рот, когда дети вон как смотрят, лучше бы уж просили… Нет, не может есть Иван, когда его дети голодные!

Хорошо, хлопцы, гулять так гулять! Все равно не хватит денег на плуг. Вспашем и тем, что есть, а развалится — комнезам в беде не оставит. Пойду куплю вам и колбасы, и селедки, и пряников — ешьте, дети, от пуза, наешьтесь хоть раз в жизни! Давай, купец, еще и конфет, вали, не жалей, вон тех, самых больших! Режь вот это как оно называется… помидло?.. Режь и помидло, отчекрыжь фунтов пять. Потому что у меня, купец, тоже дети, и чем они хуже других детей?

Притащил, приволок охапку гостинцев, высыпал детям на воз: угощайтесь, лакомьтесь да помните, как ездить с отцом!

И был роскошный обед, и был большой банкет у маленьких Приходьков. Колбасу заедали конфетами, селедку — «помидлом»… Ели сколько хотели, уписывая все подряд, не оставили ничего. А наевшись, захотели и пить.

Здесь тоже не поскупился Иван. Деньги? Что деньги! Помрем — на тот свет с собой не заберем. Он, Иван, не богач, поэтому не трясется над каждой копейкой. Давай, купец, той воды, что в бутылках, что бьет в нос и булькает в животе. Да выбирай послаже, ты ведь не знаешь, какие у меня дети. Таких, купец, детей во всем мире не сыщешь! Бросай сюда, в полу, вали, сколько донесу, гулять так гулять!

И сыновья Приходька принялись за воду, расстегивая пуговицы на полотняных, матерью сотканных, матерью и сшитых штанишках. Пока они наслаждались сладкой, отец с дядей взялись за горькую.

Раскупорили бутылки, сняли шапки, как перед молитвой, и лица у обоих стали набожными, точно на исповеди. И только поднесли они бутылки ко рту, только выпили по глотку, как услышали за спиной:

— Хлеб да соль, православные!

Иван даже поперхнулся, вытирая покрасневшие глаза. А чтоб тебе пусто было, так испугал! Обернулся — перед ним стоял поп не поп, а что-то на попа похоже. Ряса засаленная, грязная, рваная, каждый завтрак и каждый обед оставляли на ней следы на протяжении многих месяцев. А на патлатой голове такая шапка, что и нищий постеснялся бы ее надеть. А ему хоть бы что, хлопает веселыми глазенками, шмыгает красным носом, жадно посматривает на бутылки.

— Благодарим! — ответил наконец Иван. — Налили бы тебе, добрый человек, так сам видишь — не во что.

— За посудинкой, православные, дело не станет! — обрадовался незнакомец. Быстро отбросил полу рясы, вытащил из кармана большую медную кружку на цепочке. — Лейте!

Иван даже головой покачал: ну и ну! Прикинул на глаз: кружка такая, что не только бутылки — кварты не хватит, чтобы наполнить ее до краев.

— А цепь эта зачем? — поинтересовался Матвей.

— Чтобы не украли, мои дорогие! Рыщут такие по стаду, заходят и ошую и одесную. Подметки из-под ног и те срежут, коли зазеваешься.