И быть роду Рюриковичей

В краю тиверцев соблюдали осторожность особую. Подтянулись гридни: ну как наскочит дружина князя Гостомысла? Повадки князя тиверцев воевода Никифор хорошо усвоил. Хитёр и умён тиверский князь.

А когда въехали в лес, воевода велел Ивашке выслать наперёд ертаул[118]. Однако не убереглись. На узкой дороге преградили тиверцы путь посольству. Встали друг против друга, гридни к бою изготовились, но воевода тиверский окликнул миролюбиво:

   — Опустите луки, уберите мечи: не биться мы с вами сошлись, а в гости звать.

И заставили посольство повернуть с киевской дороги к тиверскому городищу. К вечеру добрались до крепостицы, за стенами которой прятались бревенчатые княжьи палаты и дома боярские, крытые тёсом, жались избы ремесленного люда и смердов под потемневшей от времени соломой. У распахнутых настежь ворот гостей ждали: топтались караульные.

Князь Гостомысл встретил послов киевских. Он стоял у теремного крыльца, пряча в бороду довольную улыбку.

   — Не чаял встретить тебя, воевода. — Гостомысл пошёл навстречу выбравшемуся из возка Никифору. — Прежде я от тебя бегал, ныне ты сам заявился.

   — Так ли? Аль в гости звал?

   — Звал. Проходи, воевода, в палату, рад видеть тебя.

   — А меня о том спросил? Мы послы и в Киев к князю торопимся.

   — Али не подождёт Олег день-другой?..

И неделю продержал Гостомысл киевское посольство, потчевал щедро, а провожая, заметил:

   — Передай, воевода, князю Олегу: в нём кровь варяжская, а во мне кровь славянская и Киеву не покорюсь. Я князь в своей земле, в полюдье дань для себя собираю, но не князю Олегу. — И, повременив, добавил: — Однако, слышал, киевский князь на ромеев замахнулся. Коли так, то я с ним заодно.

   — Смирился бы, Гостомысл, — сказал Никифор. — Гордыней обуян ты. Не зли попусту великого князя Руси Киевской.

Сердце — вещун, всё загодя чует. Вот и у Ольги что-то на душе тревожно. Больше недели не появлялся великий князь в Предславине. Отчего?

Ей бы, княгине, в птицу обратиться, полететь в Киев, в хоромы княжьи заглянуть: не случилось ли какого лиха?

А княжич Игорь весел и спокоен. Третьего дня воротился из Киева, сказывал, Олег бояр угощал, пировал с ними.

Успокоилась Ольга, да ненадолго. Княгине бы самой Олега увидеть, в глаза ему заглянуть, слово ласковое услышать.

Только и знает Ольга, что прислушивается, не застучат ли копыта его коня, не зазвенит ли стремя и не заскрипят ли половицы под его грузными шагами. Часто на крыльцо выходит, за ворота поглядывает. Но нет, не едет великий князь.

Крепок был Олег телом, и ни годы, ни хвори не брали его. Но однажды в середине зимы почувствовал князь недомогание. Улёгся на широкой лавке, устланной медвежьей шкурой, попросил отрока укрыть его.

К вечеру стал метаться, потерял сознание. Всполошились бояре, послали за Игорем. В полночь хоромы в Предславине осветились факелами, забегал люд. Ольга пробудилась мгновенно. Тревожно забилось сердце. Вошёл Игорь, бросил коротко:

   — Олег умирает!

И выскочил. Засуетилась Ольга, с помощью Анны оделась торопливо. Сказала резко:

   — Анастас со мной поедет. Пусть сани закладывают, Игорь уже, поди, укатил.

Небо в россыпи звёзд, и мороз к утру крепчал. Кутаясь в шубу, Ольга молчала. Ездовой гнал коней, покрикивал, и его голос разносился далеко окрест. Рядом с княгиней сидел старый лекарь, её учитель, последовавший за ней из Плескова в Киев. Сейчас он подрёмывал, держа на коленях берестяной короб.

Ольге казалось, дороге не будет конца. Но вот появились костры у городских ворот, и ездовой, не сдерживая коней, проскочил под аркой. Княгиня тронула лекаря:

   — Неужли умрёт? Ты меня слышишь, Анастас? Он не должен умереть, он не завершил начатое!

   — Всё в руце Божьей, княгиня.

   — Ты сделаешь всё, Анастас, чтоб великий князь не умер. Ты постараешься ради меня, Анастас!

Лекарь промолчал. У княжьих хором ездовой осадил коней. Подскочили холопы, помогли княгине выбраться. Оттолкнув всех, Ольга вбежала в опочивальню. Ярко горели свечи, толпились у дверей бояре. Рядом с Игорем стоял Ратибор. Княгиня опустилась на колени у ложа больного, положила ладонь ему на лоб. Потом повернулась к Игорю:

   — Пусть все выйдут, великий князь не покойник.

Бояре покинули опочивальню, с ними Игорь, а Ольга подозвала лекаря:

   — Лечи, Анастас!

И голос у неё был уже не просящий — приказывающий.

Лекарь взял руку князя, нащупал пульс, зашептал, отсчитывая удары. Потом промолвил:

   — Вели, княгиня, миску подать, у князя кровь густеет.

Достал из ящичка острый нож, подержал лезвие над огнём свечи и ловко сделал надрез на запястье. Чёрная вязкая кровь закапала в чашу. Вот она побежала тонкой струйкой и, по мере того как заполняла посуду, становилась жиже и алей. Наконец Анастас перехватил кисть жгутом, остановил кровь. Лицо князя оставалось по-прежнему безжизненным. Лекарь повернулся к Ольге:

   — Теперь, княгиня, твоя забота. Смачивай рушник и отирай лик князя, а я вон там в уголочке подремлю.

Ольга присела на край лавки, вытерла лоб великому князю. Вошёл Игорь.

   — Волхвы говорят, это наказание, что не исполнили требование Перуна.

Ольга ответила зло: