И бывшие с ним

Свой отсчет времени у бежавшего жениха. Каждое лето в отпуск он едет через горнозаводскую станцию. Стоит у окна, глядит на красавицу, страшась выйти: вдруг узнает жениха в старой облезлой обезьяне.

— Брошено так вот, без конца, — сказал Лохматый. — Сейчас не вспомнить, куда и шло… Объявится ли жених и отпустит на свободу меджнунов или для нее окажется тоже сделанным из воздуха. Нет, не взойти мне уж, не закончить. Что, сдала Калерия?.. А мне все свежа и хороша… — договорил он с светлой, ласковой улыбкой. — С молодой и расстанусь навеки.

Тихими улочками Юрий Иванович выходил к Кировской. Шестнадцать ему было? Помнил вкрадчивость руки Веры Петровны, втолкнувшей ему в рот шоколадную бомбочку, помнил свой испуг, когда она жестко стиснула ему щеки, взяв в горсть. Боль соединилась с едким, обжигающим вкусом чего-то вытекшего из раздавленной бомбочки. Смешок Веры Петровны, оставившей его одного перед елкой в пустой комнате, где зеркально отсвечивали шары, и уверенность затем в своей порочности, и сладчайшая мысль о своей мужской беззащитности перед ней, перед Калерией Петровной и перед той, что явится еще!.. У него закружится голова от запаха ее волос, как кружилась от запаха указки, взятой неверной рукой из душистых пальцев Калерии Петровны.

Не было предательства Лохматого, он был беззащитен, выхваченный младшей сестрой из объятий старшей. Как беззащитен перед своей природой, питая жизненными силами свои вымыслы, не щадя ни себя, ни любящих его.

3

Он дочитывал гранки, спешил, к половине шестого собирались у Гриши на заводе, чтобы затем снять «Весту» с платформы, спустить на воду, перегнать на базу морского клуба.

Телефон ровно, довольно добродушно пробурчал: опять, дескать, по твою душу. Юрий Иванович не хотел снимать трубку, звонит автор, ясное дело, обычная пыточная ситуация: почему не ставит очерк, материал стареет и т. п., заведется на полчаса. Так вот, пережидая, он услышал в бурчании телефона улыбку, она появлялась в конце его «бур-бур». Так дрогнут губы у сдержанного друга; все хотел, мол, похвалить, да не за что, все тебе, лопуху, «дай» и «дай». Сейчас рад за тебя, хоть один говорит «на». Незнакомым молодым голосом трубка потребовала Юрия Ивановича. Вот те на, с сочувствием подумал Юрий Иванович о телефонном аппарате, мой старикан сдает. Мысли о смерти гнетут, о годах службы у человека, не сделавшего карьеры, вот он мне и съязвил.

Молодому человеку было предложено не подниматься, ждать внизу. Спустившись через полчаса, Юрий Иванович мысленно повинился перед стариком телефонным аппаратом: дожидался его молодец по имени Вадик.

Вадик следом выскочил на улицу, бежал рядом, придерживая репортерскую сумку с откидным верхом. Бег до метро, передышка на эскалаторе. Вадик неустанно говорил.

— Я прочел гранки, — говорил Вадик. — Илья сегодня заезжал. Это ничего, разрешается?

Поезд со скрежетом мчал под землей. Вадик достал из заднего кармана свернутый до размера бумажника номер «Московского комсомольца», обвел пальцем фотографию с подвернутым снизу текстом величиной с почтовую марку. Его собственный текст и снимок.

— Насилу пробил!.. — прокричал Вадик. — А Илья Гуков автор пьесы. Он за мной портфель носил. Я тогда пробил «Последний шанс»!

— Для пьесы еще нужен Федор Григорьевич, судьба!

— Нет у меня такого деда. Помогите мне, Юрий Иванович, вы всем помогаете!

— Поедем со мной! Снимайте завод, лица!

— Мне не цеха, мне бы фигуру! Чтобы Илью достать. Пусть не достану, лишь бы вперед. Вперед, а там разберемся.

— Есть фигура! Цеха, лица — все он. С четырнадцати лет на заводе!

Юрий Иванович опоздал, между тем из команды «Весты» один Павлик, и Гриша не ждет. Вадик вынул из репортерской сумки фотоаппараты, обвешался.

Секретарша нашла Гришу по телефону: в цехах начальник, просит обождать. У Гриши денек еще тот, реконструкции конца нет, задержали два электровоза в нарушение графика, секции электричек из вчерашнего плана еще на канаве, запарка с отгрузкой румынских колес. Юрий Иванович слесаренком катал при авралах румынские колеса, так называли на заводе экспортируемые в соцстраны электровозные колеса с шестернями.

Цветы в горшочках, на застланном миллиметровкой столе фаянсовые чашки, сыр во влажной тряпочке, печенье, кипятильник. За чаем Юрий Иванович рассказывал: арестовали Леню на Цветном бульваре, покупатель попался шумный, суматошный, вынудил Леню громко назвать цену и отправился к машине за деньгами, тут двое, сидевшие поблизости с газетами, показали удостоверения, подхватили Леню с его камнем и повели.

Секретарша горестно вздыхала, Леню она считала хорошим человеком. Гриша все не появлялся, отправились его искать.