И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Хорошо, — удовлетворенно кивает головой Котиков, ставит печать на бланк и отдает его Мише. — Здесь указан адрес строительного участка. Завтра утром в семь вы выходите там на работу.

— Но как я попаду в Москву так рано, господин председатель?

— Вы знаете экспедитора Григория Чебышева, он каждое утро сопровождает в Москву машину с молоком, — говорит Котиков. — Не смотрите на меня так! Конечно, вы знаете Григория, это ваш хороший знакомый. Тогда, во время путча, он каждый вечер привозил свежие новости из Москвы, чтобы Ирина Аркадьевна или ее брат могли рассказать их вам, пока вы сидели под арестом.

— Это… — начинает Миша, но испуганно замолкает. Все-то он знает, этот Котиков!

— Это неправда? — спрашивает тот нетерпеливо. — Вы хотите сказать, я лгу, Михаил Олегович?

— Что вы, как я могу такое сказать! — бормочет Миша.

— Котиков все знает, — говорит глава сельской администрации о себе в третьем лице. — Не имеет смысла обманывать Котикова. И за все, что делают против Котикова, воздастся. Итак, завтра утром вы с Григорием Чебышевым едете в Москву, а там на метро к месту работы. Придется уж встать пораньше, ха-ха-ха, молодому человеку это даже полезно для здоровья и удержит его от дурных помыслов. Для таких, как вы, Михаил Олегович, есть вообще только одна-единственная мысль, которую надо постоянно держать в голове: если вы не будете выполнять — причем выполнять безоговорочно — мои распоряжения, то с вашим видом на жительство будет покончено, тогда вам придется уезжать из России, понятно?

— Понятно, господин председатель, — говорит Миша с полупоклоном и добавляет: — Я сердечно благодарю вас за вашу заботу обо мне!

Мишу совсем не удивляет, что никто в семье Петраковых не возмущается, когда он рассказывает о том, что теперь должен ездить на работу в Москву. В эти дни все в доме очень серьезны и молчаливы.

И вот Миша каждый день встает в полпятого утра, идет на железнодорожную станцию и едет с Григорием Чебышевым в столицу. Там он работает на строительстве высотного дома, а вечером возвращается в Димитровку. Часто от усталости он сразу же раздевается, падает на кровать и засыпает как убитый, а в полпятого, в холоде и потемках, ему снова надо вставать. За короткое время Миша совсем исхудал, но он полон решимости вынести все, лишь бы можно было остаться в Димитровке с Ириной.

Ее и других членов семьи он теперь может видеть лишь изредка, только по воскресеньям, и выглядят они бледными, удрученными и печальными. Он не решается ни у кого из них спросить, в чем дело, только у Григория он, наконец, спрашивает об этом однажды по дороге в Москву.

— Ты не знаешь? — переспрашивает у него Григорий.

— Нет, — говорит Миша. — Скажи же мне! Что случилось?

— Этот Котиков, будь он трижды проклят, — говорит Григорий, — мстит теперь всем за те августовские дни. Аркадию Петракову он нашел работу на улице, это тяжелая работа, а Ирину взял к себе в бюро секретаршей. Он диктует ей разные письма и распоряжения, а она их печатает на допотопной машинке…

— Но она ведь совсем не умеет печатать на машинке!

— Это так, — говорит Григорий. — Она старается, как может, конечно, но от волнения и неуверенности ошибается, и, если на странице есть хоть одна опечатка, Котиков ругается и заставляет всю страницу печатать заново. Для бедной Ирины это настоящая пытка, а Лева… нет, этого я тебе лучше вообще не буду говорить.

— Говори немедленно! — кричит Миша.

— Ну, ладно, — говорит Григорий, — так вот, Лева теперь должен чистить уборные и выгребать навоз. Можешь себе представить, как от него воняет, как все от него шарахаются. Каждый вечер, перед тем, как ты приедешь, он отмывается дочиста, чтобы ты не заметил. А для Марии Ивановны… — Григорий проглатывает подступивший к горлу комок — …для нее Котиков подстроил нечто совсем из ряда вон выходящее.

— Что?

— В магазине всегда очереди, но перед ней почему-то всегда стали заканчиваться продукты. Теперь ей приходится просить других женщин, чтобы они покупали для нее, но многие отказываются, потому что все в деревне боятся Котикова… Удивительно, как у вас еще есть продукты.

— Но почему? — кричит Миша в ужасе от услышанного. — Из-за чего все эти беды?

— Ну, из-за тебя, конечно, — говорит Григорий.

— Из-за меня? Почему?

— Котиков сказал, что если на тебя будут жалобы, то он сообщит об этом, куда следует, и твой вид на жительство аннулируют.

От ужаса Миша чуть не плачет.

— Э… это неправда! — бормочет он.

— К несчастью, это именно так, — говорит Григорий. — У нас всегда так было и всегда так будет, Миша.

Между тем надпись на заборе — «Евреи — наше несчастье» — появляется снова и снова. После нескольких безуспешных попыток борьбы с ней Аркадий Николаевич говорит домочадцам:

— Прекратите, это бессмысленно, черт с ним, с этим забором…