И даже небо было нашим

На стене висела большая, слегка пожелтевшая карта Исландии. В местах, привлекающих внимание туристов, расклеили фотографии и обвели их рамочками. Гейзеры, вулканы, водопады — все с непроизносимыми названиями. На одной из фотографий я увидела айсберги в море, наверное, те, о которых говорила сотрудница турагентства.

— Мы находимся здесь, — сказала Джулиана, протянув руку поверх моего плеча. — Рядом с Блёндюоусом.

В руках у нее были стаканчики с кофе, она дала мне один.

— Сейчас мы едем по этой дороге. Она идет вокруг всего острова. А попасть нам надо сюда. — Она показала на озеро, расположенное почти в самом центре карты, может быть, чуть севернее.

— Мюватн, — прочла я.

Она объяснила, как это произносится, а потом перешла к правилам словообразования в исландском языке. И я вдруг осознала всю нелепость происходящего — стою в этом магазине, на краю земли, с женщиной, чуждой мне во всем, среди магнитиков для холодильника, изображающих вулканическое извержение, которое засыпало пеплом всю Европу. Хотя, возможно, нелепой эта ситуация была только с рациональной точки зрения, сердцем я воспринимала ее иначе. Находиться в обществе Джулианы, направляться вместе с ней в место, название которого я даже не могла правильно произнести, — все это казалось мне вполне нормальным, даже интересным: одно из первых ярких впечатлений за столько лет.

— Почему вы обосновались здесь? — спросила я.

— Мы искали место, не оскверненное человеком. Нетронутое.

— И вы его нашли?

Джулиана резко отвернулась, теперь она стояла спиной к карте и ко мне.

— Он его нашел, да. Пошли. Нам еще надо заправиться.

Какое-то время мы ехали молча. Я смотрела на скопление облаков справа от себя, огромное, вздутое, как ядерный гриб, неподвижно висящее в небе. Даже облака здесь были особенные. Сколько мы ни ехали, гриб оставался на том же месте, к нему нельзя было приблизиться, его нельзя было объехать кругом, нельзя было оставить в стороне.

— Это было очень хрупкое равновесие, — сказала Джулиана. — Постарайся понять. Никто из нас никогда не оказывался в подобной ситуации. Никто даже не представлял себе такого.

Она говорила о Германии.

— Вы бросили джип Данко возле Скало, — сказала я, — оставили там кучу фальшивых улик, чтобы сбить полицию со следа, значит, вам было чего опасаться.

— Это была простая предосторожность.

— Но она вам понадобилась?

Джулиана глубоко вздохнула. Она случайно включила «дворники», и они со скрипом заерзали по сухому стеклу. На мгновение мне показалось, что она в растерянности.

— Очень хрупкое равновесие, — повторила она, как будто «дворники» смахнули все, что я сказала после этого. — Данко был не в себе. Гипотетически он всегда проявлял неукротимую отвагу, но когда возникает реальная угроза, он ведет себя, как трус. Когда Словак довез нас до Инсбрука, вернее, выкинул на пустыре, посреди индустриальной зоны, у него случился нервный припадок. Мы с Берном поняли, что он всю дорогу пролежал в своем ситроене, трясясь и истерически рыдая. Он повторял, что мы совершили ошибку, и теперь мы должны вернуться. Я была уверена, что, когда он нес всякую чушь, то пытался выкинуть из головы картину, которая не давала ему покоя: образ распростертого на земле полицейского. Нам долго пришлось его успокаивать. Я осталась с ним, а Берн отправился искать телефон. Прошла целая вечность. Наконец он нашел лавку с восточной едой и умолил хозяина-египтянина разрешить ему позвонить. Его отец кого-то пришлет за нами, сказал он потом. Сам он, конечно, приехать не мог, полиция уже следила за ним. У Берна и у меня возникло подозрение, что и его телефон уже под контролем и что вместо его друга за нами придет австрийская полиция. Но выбора у нас не было. Мы ничего не сказали об этом Данко, чтобы не напугать его еще больше.

Но, по-видимому, полиция не торопилась. Друг Немца появился только через несколько часов. За это время у нас кончились запасы еды и питья, но никто не решился на еще одну вылазку. Друг Немца привез нас прямо в гараж. Он не назвался, не сказал ни единого слова, было ясно, что он не желает иметь ничего общего ни с этой историей, ни со всеми нами. Не знаю, почему он не отказался от этого поручения, наверное, он как-то зависел от отца Берна. Потом мы видели его снова, иногда он ходил за покупками для нас, но и в дальнейшем держался все так же настороженно. Мы ехали с ним пять часов, в основном ночью, в угрюмом молчании. Данко и я сидели сзади, Берн — впереди.