И даже небо было нашим

Я желала Берна. Не по-настоящему, как если бы он во плоти и крови стоял передо мной, но так, словно он вот-вот должен был появиться, а я предвкушала его появление. Чаще всего это случалось в машине, когда я возвращалась на ферму. В определенный момент, перед поворотом на подъездную дорогу, вдруг наступала уверенность: сейчас приеду — и увижу, что он ждет меня во дворе, сидя на садовых качелях или стоя ко мне спиной. Поза могла меняться, но сам образ всегда представлялся мне с неизменной, поразительной четкостью и достоверностью. Когда я выходила из ванной на первом этаже. Когда разгибалась после долгой работы в теплице. Когда слышала, как хлопает окно. И в каждом таком случае у меня не было и тени сомнения, что Берн здесь. Вот и он, говорила я себе без малейшего удивления. Немного удивляло только то, что он так и не появляется. Однако это было всего лишь легкое разочарование, как если бы он запаздывал или находился не совсем рядом, но где-то поблизости.

Ясность этих видений не пугала меня. Но я все же остерегалась рассказывать о них людям, остерегалась и встречаться с людьми. Когда наступил декабрь, я сказала родителям, что не приеду на Рождество. Может быть, позже, неопределенно пообещала я. Очевидно, я производила впечатление нормальной, потому что они не настаивали.

Я развесила на лиственнице четыре электрические гирлянды. К этому свелись все мои праздничные приготовления. Несмотря на безразличие, с каким я относилась к Рождеству, в сочельник мне пришлось бороться с ощущением, что на ферму со всех сторон надвигается нечто неприятное. Около семи часов вечера я улеглась на диван, в доме было уже темно, и я собиралась пролежать здесь весь следующий день, пока Рождество не останется позади. Не уверена, был ли тогда один из тех моментов, когда я чувствовала близкое присутствие Берна, помню только, что когда зазвонил телефон, я ответила не сразу, помедлила, глядя, как при каждом звонке экран бросает отсвет на стены.

— Это я, — сказал мужской голос, потом пробормотал что-то невразумительное, как будто вдруг отвернулся от микрофона.

— Томмазо?

— А?

Пауза.

— Томмазо, что случилось? Зачем ты позвонил?

Я услышала, как он дважды глубоко вздохнул.

— Ах, Тереза. Надеюсь, я не помешал тебе готовиться к Рождеству.

Мне показалось или он правда хихикнул? Я огляделась вокруг. В комнате была почти полная темнота, только мигающий свет гирлянд на лиственнице выхватывал из мрака отдельные предметы.

— Нет, не помешал.

— Я так и думал.

— Ты позвонил, чтобы поиздеваться надо мной?

— Нет. Прости. Нет, конечно.

Снова глубокие вздохи, потом какое-то бульканье. Наверное, опять отвернулся от телефона.

— Я жду Аду, — произнес он, прокашлявшись, но все еще не очень внятно. — В этом году она встретит Рождество со мной. Но я, кажется, заболел. И я подумал: может, ты сможешь прийти и заняться ею?

Выходит, я ему понадобилась. Выгнал меня из своего дома, а теперь просит о помощи. Несколько секунд я молчала.

— Ну, так что? — настаивал он.

Как я ни старалась демонстрировать враждебность, мне было его жаль. Неужели на свете больше не было никого, кому он мог бы позвонить?

— Я могу приехать, — ответила я.

— Ада будет здесь меньше чем через час.

— Так быстро я не доберусь.

— Ладно, сделай что можешь. Было бы лучше всего, если бы она меня не увидела.

Я стала искать в темноте туфли, куртку и ключи от машины. При этом я уронила стойку с ручками на письменном столе, но не подумала их подбирать. Перед уходом я задумалась: а купил ли Томмазо дочке подарок на Рождество? Фигурка тролля была там же, куда я поставила ее по приезде из Исландии — на книжкой полке. А вдруг малышка ее испугается? Ладно, потом разберусь. Я схватила фигурку и вышла.

Когда лифт привез меня на пятый этаж, дверь, как и в прошлый раз, была приоткрыта, но внутри стояла тишина. Я осторожно вошла.

— Сюда, — позвал голос Томмазо из другой комнаты.

Он сидел на кровати, на землисто-бледном лице под глазами залегли лиловые тени. Когда он попытался приподнять голову, на лице появилась гримаса боли. Я заметила выглядывающий из-под под кровати пластиковый тазик, и поняла, чем пахнет в комнате.

— Ты не болен, — сказала я. — Ты пьян.

— Ай-ай-ай! Выпил немножко.

Он слабо улыбнулся. На незанятой половине двуспальной кровати лежала собака. Она кротко смотрела на меня.

— Почему ты не сказал мне об этом по телефону?

— Боялся, что ты не так сильно будешь меня жалеть.

— Я приехала не потому, что пожалела тебя.

— Вот как? Почему же?

— Потому что…

Я не знала, как закончить фразу. «Потому, что мы друзья»?

— Образцовый папаша, верно? — сказал Томмазо. — «Рождество с пьяным папой». Этого достаточно, чтобы вызвать социальных работников. В следующий раз так и будет. Коринна ждет не дождется.

Он снова попытался встать, но у него так закружилась голова, что мне пришлось подхватить его, иначе бы он упал.

— Лежи! — Я была напугана. — Не понимаю, что ты мог выпить, чтобы дойти до такого состояния.