И дети их после них

Разговор вертелся в основном вокруг футбола. Нат не верила во всю эту историю с «многорасовостью». Она считала это временной блажью, смешным самоодурманиванием. У себя в полиции она навидалась всякого и предпочитала прятаться под панцирем здорового цинизма. Кузен был другого мнения.

– Не думаю. Если мы выиграем, от этого что-то останется.

– Что останется?

– Мы будем знать, что взаимопонимание возможно.

– О чем ты говоришь? – усмехнулась Нат. – Ты сам ругаешь каменщика-турка, рабочих-арабов. Не перестаешь жаловаться на бардак, который устраивают соседи-португальцы.

– Нет, ну это – просто психи какие-то. С самого начала Кубка мира крутят не переставая «I Will Survive». Спятить можно, серьезно говорю.

– Ага, и поэтому ты говоришь: «Достали португалы сраные».

– Это не расизм.

– А что?

– Наблюдательность.

Антони развеселился. Временами вдали слышались автомобильные гудки, треск петард. Из соседнего дома запустили ракету. Мимо проезжали на великах пацаны, скандируя «Синие, вперед!». В каждом доме поселка угадывалось все то же нетерпение. Кузен положил жариться на гриль свиные ребрышки и сосиски. Люди ели на улице, оставив телевизоры включенными. Все было тихо и нервно. Кузены налили себе по большому бокалу «розе́», положив туда побольше льда, который красиво позвякивал, как колокольчики в вечернем воздухе. Нат постепенно сникла. Она была на третьем месяце и устала. Ребята быстро убрали со стола и, побросав посуду в раковину, прошли в гостиную. Сейчас начнется. Вся страна затаила дыхание. Гимны. Началось.

Первый тайм прошел неплохо, хотя «синие» играли робко и без размаха. Через какое-то время хорваты, которым нечего было терять (к тому же они были молодые, злые, без комплексов и еще не забыли тот матч, когда разгромили немцев), начали действительно представлять собой угрозу. Эту ситуацию кузены комментировали следующими замечаниями: «Ну что они делают, придурки» или «И где этот Гиварш, в буфете, что ли?». Когда Карамбё получил травму, его заменил Тьерри Анри. После это французы мало-помалу стали разваливаться, хорваты месили их как тесто. Посередине поля образовались нереальные дыры. Антони даже пить не решался. Он грыз ногти, а кузен тем временем все время вскакивал, садился и снова вскакивал. К сороковой минуте Нат заснула. Спеклась.

В перерыве кузен предложил досмотреть матч в бистро.

– Теперь она отключилась часов на двенадцать. Я уложу ее в постель. Подожди на улице. Я сейчас.

– Только быстро. Чтоб не пропустить начало второго тайма.

– Да-да, будь спок.

Антони курил, сидя на капоте своей «Клио». Тем временем наступал вечер. Дома вокруг выглядели как родственники: у каждого кусочек земли, рыжая крыша, новый фасад, недоделанная изгородь, припаркованная у входа машина. Через них, извиваясь, бежали новые улицы с древесными названиями. Над этим мирком царил уютный покой. По множеству деталей можно было догадаться, насколько жильцы этих домов пекутся о своем комфорте, уюте, о соблюдении их права собственности. Какой-то чел с довольным видом, в рубахе нараспашку, поливал свою лужайку из шланга. Время от времени вдали слышались смех, скрежет убираемого на ночь шезлонга. Над головой у Антони быстро пролетели ласточки. Небо было огромное и круглое, как живот женщины. Тут как раз прибежал кузен.

– Ну давай, поехали.

– Нат ничего не сказала?

– Даже не проснулась.

Они уселись в тачку и на рысях помчались к ближайшему бистро. Во всем городе не было ни одного свободного места, чтобы припарковаться. Длинные пустынные улицы сплошь заставлены машинами. Бары, террасы ломились от болельщиков. Трудно было бы отыскать там хорвата. Хотя странных личностей, бритоголовых, в немыслимых прикидах, было полно. Окрестные деревни доползли до самого центра города. Хуже, чем во время распродаж. В конце концов кузен поставил тачку во второй ряд: в любом случае, он слишком много выпил, чтобы маневрировать. Они с Антони стали искать место, где можно было бы приткнуться. Все было занято. Время шло. Реклама подходила к концу. Они дошли до доменной печи и, протиснувшись внутрь «Завода», начали пробираться к стойке бара. Антони узнал Руди. Маню тоже был там. Они с кузеном едва успели заказать себе пиво.

Давор Шукер забил мяч.

Все смолкло, страна замерла в отчаянии.

– Сука, – произнес Руди.

В этот самый момент в кабак вошел какой-то чернявый и стал протискиваться к бару. Он заказал пиво, потом огляделся в поисках знакомых. И узнал Антони. Антони тоже узнал его. Хасин переключился на большой телеэкран, прикрепленный к стене. Шла сорок седьмая минута матча, и Лилиан Тюрам, на счету которого не было ни одного гола, пробежав через половину поля, забил мяч. Кабачок взорвался. Рты раскрылись в едином крике. Опрокинули стол. Пиво разлилось по полу. Зрители принялись скакать на одном месте, орать во все горло и обниматься. Хасин воздел к небу руки со сжатыми кулаками и вдруг почувствовал, что его трясут. Это был Антони – совершенно не в себе, в полном беспамятстве, француз до мозга костей и счастливый как младенец.