И дети их после них

– Выйди за дверь, – приказал отец сыну.

– Что?

– Делай что говорю.

Хасин, все еще на коленях, согнувшись пополам, дышал теперь только одной ноздрей, производя натужный, прерывистый свист, как в водопроводных трубах. Обломки зуба кололи ему язык, он снова сплюнул. Только сейчас он обратил внимание на выложенный на полу рисунок. Маленькие белые и коричневые плитки образовывали сложное переплетение завитков, пышный цветочный орнамент. Ему снова стало больно, и он подумал о том типе, который задолго до него стоял тут вот так же на коленках, выкладывая сантиметр за сантиметром эти изящные мотивы, чтобы их потом топтали грязными ногами и поливали мочой.

– Не вынуждай меня повторять, – добавил отец.

Первым из сортира вышел Антони, бледный, в порванной рубашке. Мать вскочила на ноги.

– Антони!

Но мальчик не слышал ее. Было слишком шумно, народ, музыка. Он пробирался к выходу, прокладывая себе дорогу руками, плечами. По пути он толкнул какого-то типа, тот опрокинул ему на порванную рубашку часть содержимого своего стакана. Тип сделал возмущенную физиономию – «о-ля-ля, вот так, не надо было толкаться», – но больше для проформы. В любом случае, Антони никого и ничего не видел. За ним будто кто-то гнался. Не оглядываясь, он выскочил за дверь и скрылся.

Когда через несколько секунд появился Патрик, он выглядел удивительно спокойным. Аккуратно прикрыв за собой дверь сортира, он направился в бар. Там он схватил первый попавшийся стакан с выпивкой. Это была недопитая кружка пива. Он огляделся. Кати, хозяйка заведения, болтала с какой-то женщиной, которая стояла, облокотившись о стойку бара: крашенная в ярко-рыжий цвет, волосы в разные стороны. Тьерри без устали качал пиво и раздавал стаканы посетителям. Кругом были улыбки, морщины, прочие подробности. И все время этот убийственный гвалт. Патрик провел рукой по волосам. Виски и затылок у него были влажные. Чей-то ребенок, упершись подбородком в стол, наблюдал за осой, попавшей в его стакан с гренадином. Жизнь текла своим чередом, без злого умысла, шла победным маршем, постоянно возобновляясь. Он поднес к губам рюмку и выпил одним махом. Ужасный покой воцарился у него в животе – кладбищенская тишина. Он сделал знак бармену и заказал еще рюмку. На этот раз вместе с пивом.

11

Старая электростанция была худшим местом для свидания. Пожираемые колючками развалины на холме, поросшем папоротниками и сорной травой, остатки костров по углам, повсюду презервативы и битое стекло. Стеф уже жалела, что вообще сюда поехала. Тем более что этот малолетний придурок опаздывал. Но она все же ждала стоя, застыв в жирной неподвижности этого летнего вечера. Еще раз взглянула она на часы. Ей хотелось пить и еще чего-то. Он все же явился.

Парень прикатил на какой-то хилой тарахтелке, на которой сидел, широко раздвинув ноги. Рубашка его висела лохмотьями, на ногах – остроносые выходные ботинки. Вид у него был абсолютно одуревший. За несколько метров он вырубил мотор, чтобы проехать остаток пути на холостом ходу, после чего мотоцикл замер рядом с ней, изящно и упруго качнувшись на амортизаторах. Как будто мальчуган на лошадке-качалке.

– Привет.

– Ты что, забыл?

– Нет. Просто опоздал, прости.

Он откинул подпорку и слез с мотоцикла. Стеф не отрываясь смотрела на него. Он засунул руки в задние карманы джинсов, что довольно-таки привлекательно подчеркнуло линию его плеч.

– Опять подрался?

– Нет.

– А рубашка?

– Так, ерунда.

Она помолчала. Вид у него, конечно, дурацкий, но после подлянки, которую устроил ей Симон, сойдет для разнообразия.

И потом, он довольно симпатичный. Она еще помариновала его. Все-таки робкий жлобина – в этом есть свой шарм.

– Ладно уж, иди сюда. А то ты действуешь мне на нервы.

Она поманила его жестом, и они прошли на лестницу позади электростанции. Оттуда, по крайней мере, были видны центр города с его брызгами фонарей, переплетением дорог, по которым сновали редкие машины, и «зона» с голубыми дрожащими окнами. Узкие ступеньки вели к бывшим раздевалкам. Они сели рядом, соприкасаясь локтями. Антони разглядывал свои руки и думал об отце. Стеф закурила.

– Ну, так что случилось?

– Да так, ерунда, непонятки.

Снова наступило усугубленное жарой молчание. В этот час все вокруг приобретало консистенцию масла. Он не отрывал взгляда от своих рук с обкусанными ногтями, девушка тем временем разглядывала его. Какая-то краснота на шее. Абрис скулы, гладкие щеки, фингал, юная бархатистая кожа без запаха. Она вздохнула:

– С тобой не больно-то весело.

– Жарко. Я не знаю, чего говорить.

Он произнес это с нетерпеливым жестом, будто бросил на землю горсть монет. Он выглядел смущенным, нерешительным. Стеф захотелось поразвлечься.

– Ну и зачем мы сюда пришли?

Он посмотрел на нее. Она была загорелая, с завязанными в хвост волосами, в шортах с «конверсами» и в голубой блузке без рукавов. Он узнавал ее духи, все те же, сладкие, как сахарная вата. И еще светлый пушок на бедрах. Вопрос был риторический. Она прекрасно знала, что ему надо.

– Делай же что-нибудь, в конце концов, – снова сказала она.

– Как это?