И дочка в подарок

- Затем, что у меня есть… отпечатки твоих пальцев на термосе Витька с пункта охраны. И результаты анализов - мои, Лидии и Виктора. Как выяснилось, ты подсыпала нам что-то в кофе!   

Я смотрел в глаза Горгонзоллы и видел отражение того, что ею владело. Все та же растерянность, которой обычно во взоре Ренаты отродясь не было. И это для меня было самым лучшим показателем.  

- Ты ничего не докажешь! - прокричала она. После взяла себя в руки и, растянув губы в улыбке, добавила уже спокойнее: - Ты ничего не докажешь. Да, я была в офисе, но, не найдя там тебя, ушла. Вот и все. А отпечатков никаких там быть не может. На мне были перчатки!    

Отступив на шаг, я тихо рассмеялся.    

- Перчатки, говоришь? И меня на месте не оказалось? Интересное кино. Ну, с другой стороны… - Я задумчиво постучал по подбородку. - Того, что наш разговор сейчас был записан, должно хватить. Конечно, если его приплюсовать к отпечаткам, снимкам, анализам…    

Я едва успел договорить, как Рената бросилась на меня и попыталась расцарапать лицо. Скрюченные пальцы мелькнули в сантиметре от правого глаза, а сама медузушка своими щупальцами пыталась добраться до моих карманов.    

Оттолкнув бывшую жену, я выставил перед собой руку и процедил:   

- Подойдешь - я за себя не ручаюсь. Появишься в офисе - натравлю полицию. А пока сиди на пятой точке ровно и жди, когда тебе придет повестка.      

Развернувшись, я пошел к выходу из ее квартиры. Она что-то кричала мне вслед, но это было даже хорошо. Лишние доказательства того, что Рената из кожи вон вылезет, но мне поднагадить, были только на пользу делу.     

Устроившись в машине и на всякий случай отъехав от дома Горгоны, я позвонил Эле. Советов от тетушки мне не требовалось, я примерно понимал, что она скажет. Но вот поделиться с кем-то хотелось так, что мне казалось, будто меня разорвет на части, если продолжу носить все в себе.    

- Понятно, - кивнула она, выслушав мой долгий, минут на двадцать, рассказ, перемежаемый весьма бурными восклицаниями, яркими эпитетами и ругательными междометиями. - Я об этой девочке была лучшего мнения.    

Тетя нахохлилась - видимо, испытывала обиду за племянника.   

- Думала, что она не такая трусиха, - фыркнула Эля.    

Я тяжело вздохнул. Может, дело было и не только в отсутствии смелости у Цветочка? Может, она была права? Я и впрямь вел себя так, что ей не было ясно, чего именно - точнее, кого - я хочу.    

К кому испытываю чувства, каких не ощущал ни к кому другому.   

- Может, мне нужно было сказать ей… что я ее люблю? - задумчиво почесав в затылке, задал я вопрос приунывшей тете.   

Она тут же воспрянула, даже бокал Гинесса едва из рук не выронила.   

- А ты что, еще об этом не сказал? - потребовала она ответа.   

Я помотал головой.   

- Как-то повода не было.    

- Тогда поезжай к ней и скажи! - наставительно выставила на меня темный пенный напиток Эля.    

И тут я испытал чувство непередаваемой легкости. Ведь все так просто - поеду, признаюсь в чувствах. Покажу анализы, снимки, дам послушать запись. А потом пусть она уже сделает тест, как того хочет. Но каким бы ни был его результат (хоть я и не сомневался во лжи Малиновского, действительно считал, что днк не так важен), мы будем вместе. Втроем. Ну, точнее, вчетвером, учитывая Петеньку.    

- Тетя Эля, я тебя люблю! - проговорил с жаром и прежде чем отключиться, услышал:  

- Перестань репетировать! Поезжай скорее.    

Правда через полчаса, стоя на пороге квартиры Алины с букетом, я понял, что никому мои признания и любовь не нужны. Потому что Цветкова снова сделала то, что получалось у нее особенно хорошо.    

Сбежала.       

Солнце уже катилось за горизонт, когда я устало опустилась на старый пенек во дворе.

Тетя Люда, как и ожидалось, гостям была очень рада. И даже безо всяких кавычек. Потому как причин для недовольства у нее попросту не могло возникнуть. Что могло быть лучше для старой деспотичной женщины, чем возможность гонять по всяким разным поручениям сразу двух несчастных рабов? И это не считая Маши, которую она всеми силами пыталась приучить к ручному труду, что, объективно говоря, дочери было только на пользу. 

Нас же с мамой тетя Люда не жалела. Я сильно подозревала, что все, что она заставляла нас делать, требовало не такой уж и срочности, как нам об этом заявлялось, но не возражала по одной-единственной причине: это помогало занять чем-то голову, помимо бесконечных мыслей о боссе и своем очередном бегстве. Точнее, о правильности этого самого поступка. 

Я хотела всего лишь проветрить собственное сознание, уехав куда-то, где со всех сторон на меня не давили бы разные люди, каждый - со своей собственной правдой. Не хотела обжечься, шагнув прямиком в костер по имени «Константин Лавров», в котором рисковала сгореть без остатка. Но здесь, вдали от него, все оказалось гораздо, гораздо хуже.

Потому что я быстро осознала одну простую вещь. Можно было сбежать из города, сбежать от человека, но невозможно оказалось сбежать от себя самой. От своих мыслей и… чувств.