«И дольше века длится век…». Пьесы, документальные повести, очерки, рецензии, письма, документы

Лишь вернётся ветер мая
к нам, любовь моя, с тобой,
я всё чаще вспоминаю
про военную любовь.
Я немало знал историй
и сердечных, и святых.
Героини и герои,
как в романах, жили в них.
Их любовь была, как песня,
высока и коротка —
уносилась в поднебесье,
оставалась на века.
Были пули и снаряды,
вся земля была в огне.
Самой высшею наградой
оставалась на войне
фронтовая, боевая,
небывалая любовь.
Срифмовать мне с ней бывает
здесь не стыдно слово КРОВЬ.
Эта рифма так избита
и в романах, и в стихах!..
Выше битвы, выше быта
на земле – не в облаках!
Ветер мая, ветер мая,
возвращайся вновь и вновь!
Пусть же в счастье помогает
нам военная любовь!

«Писал я эту книгу от руки…»

Писал я эту книгу от руки
(Я только прозу – сразу на машинку!),
но всё равно свои чистовики —
на пишущей машинке, по-старинке.
Компьютерный набор – не для меня:
экран мерцает, силы нет удара…
Машинку ни на что не променял —
она в судьбу пришла мою недаром!
Отец мой, военкор, был награждён
«за освещение Берлинской операции».
Храню в архиве грамоту о том.
Люблю порою к тексту обращаться.
Вот самый главный для меня трофей!
Шрифт перелит в год моего рожденья.
Как пулемётчик я сижу за ней
в сраженьях за Победы продолженье!

Позывные Рихарда Зорге звучат (Из цикла «Последние слова»)

Мой отец помнил Рихарда Зорге.
Были юными наши зори.
Всё ещё начиналось только.
Время самых первых истоков.
Время самых первых издательств.
Время самых верных приятельств.
Годов двадцатых волны поднялись
и снова над Невой рванулись ввысь.

Зорге был тогда публицистом

и экономику изучал.
И удивительно светлые мысли,
словно солнце, он излучал.
Вдруг он как будто бы в воду канул.
Жив – не жив?.. Никак не понять!
Вместе с верным своим Максом Клаузеном[218]
он уходил раньше всех воевать.
От Китая и до Японии
он спешил покорять эфир.
Позывные его заполнили
на войну набегающий мир.
Сын Германии разделённой
и России приёмный сын,
на посту своём обречённый,
воевал до последних сил.
…Тихий дворик тюрьмы токийской
увидал он в последний миг.
Он ещё до сих пор не раскрылся.
Он душою к тайнам приник.
Он ещё незримо проникнет
в нашу сторону баррикад.

Мне отец говорил, что Рихард

очень слово любил «камарад»[219].

В саду прифронтовом

И эту историю мне поведал отец. В тот годы весна была очень ранней и жаркой.

Горожане потянулись на природу. Поехал в своё любимое Абрамцево и отец. А там уже собралась добрая компания фронтовиков: рядовой пехотинец, сержант-артиллерист, сосед отца полковник авиации и он, «летописец фронтовых буден». Воинские звания тут роли не играли. Воцарилось подлинное фронтовое братство. Тамадой избрали отца, который тут же на ходу придумал сценарий праздника. Итог все подвели такой: «Давно я с таким удовольствием День Победы не праздновал!»…