...И другие глупости

Так он ее любил. Грустно все это было наблюдать, граждане дорогие. Поэтому, когда тетя Маня ударила дядю Ваню скалкой по голове, никто ее не осудил. Да она никому и не сказала. Испугалась и затаилась. Дядя Ваня лежал в беспамятстве трое суток, а на четвертые пришел в себя, посмотрел на тетю Маню прозрачным трезвым глазом и попросил морошки. Тетя Маня испугалась еще больше, потому что из курса школьной программы по литературе знала, что морошку добрые люди без толку не просят. «Отходит болезный», — подумала тетя Маня. А дядя Ваня между тем встал, оправился и прошел в ванную. Там он аккуратно снял с себя трусы и майку, сложил в таз, засыпал стиральным порошком «Новость» и залил горячей водой. Потом выдавил на щетку колбаску зубной пасты — чего с ним отродясь не бывало, — засунул щетку в пасть и долго возил там, пофыркивая от удовольствия. Следующий акт жизнедеятельности привел его под душ. Дядя Ваня тщательно намылился земляничным мылом, потом еще раз и еще, потом голову, потом потер пяточки пемзой и вдруг запел приятным лирическим тенором: «Помню, я еще молодушкой была…»

— Ты че, Вань? — шепотом спросила тетя Маня. Она уже давно готова была упасть в обморок, и только могучее женское любопытство удерживало ее на весу собственного тела.

— Марья Васильевна! — ослепительно улыбаясь, сказал дядя Ваня. — Какой, право, приятный сюрприз! Не соблаговолите ли подать полотенце, душа моя, вон то, в крапочку! А то мне как-то не комильфо представать перед вами в таком, с позволения сказать, натуральном виде! Я, как вы знаете, не поклонник теории повсеместного нудизма, особенно в рамках столь малогабаритной жилплощади.

Ничего не соображая, тетя Маня подала полотенце. Дядя Ваня обмотал чресла крапочкой и вышел из ванной в новую жизнь.

На следующее утро он появился за завтраком в белой крахмальной сорочке и чесучовых брюках, заглаженных в струночку. Брезгливо проведя пальцем по клеенке, он посмотрел на тетю Маню холодным арийским глазом и коротко приказал:

— Скатерть! Цветы! Приборы! Фарфор! Кольцо!

— Кольцо? — пискнула тетя Маня.

— Для салфеток, — снисходительно пояснил дядя Ваня и сделал губами такое движение, будто хотел произнести слово, ну то, сами знаете, с двумя бородавками над первой буквой, ну, чисто по привычке, но сдержался и даже как бы сам себе удивился. Мол, что это я? Что это я хотел сказать? Что за слово такое?

— А теперь, дорогая Марья Васильевна, послушайте, что я имею вам сообщить, — закончив кушать кофий и разглаживая пальцем скатерть, сухо произнес дядя Ваня. — Чистота и уют. Уют и чистота. Вот что я намерен требовать от вас впредь. И, разумеется, хороший вкус. Салфеточки мещанские снять. Грязные тряпки из кухни вон. Лебедей с ковра убрать.

— Как… как убрать? Там же их … там же их… родина! — закричала тетя Маня.

— Лебеди, любезная Марья Васильевна, нынче неактуальны. Нынче актуальны ковры с абстрактными мотивами классиков супрематизма, — с достоинством ответил дядя Ваня и вышел вон.

Вечером кроме обещанной политинформации и сортировки тети Маниных провинностей по мере убывания дядя Ваня сообщил, что подал документы в вечернюю школу.

— Я, ненаглядная Марья Васильевна, все настойчивей ощущаю биение научной жилки в своем еще не треснувшем организме. Призыв, так сказать, к благородной деятельности в области философских умозаключений, — так объяснил он свое горячее решение.

— А эти вот ваши заключения, из них что, из них вообще-то выпускают? — пролепетала ошарашенная тетя Маня.

— Ах, Марья Васильевна, Марья Васильевна, полевой вы мой цветочек! — укоризненно пропел дядя Ваня. — К чему демонстрация такой изощренной наивности! Вы прекрасно поняли, что я имел в виду претендовать на ученую степень кандидата наук университетского градуса.

— Градус — это хорошо… градус — это правильно, — засуетилась тетя Маня и вытащила из укромного места заветную поллитровку с козырьком. — Выпейте, Иван Сидорыч, полегчает.

Но дядя Ваня царским жестом отодвинул от себя и тетю Маню, и ее поллитровку.

— Прошу прощения, уважаемая Марья Васильевна! — с достоинством произнес он. — Прошу прощения за столь неуместное сравнение. Больше этого не повторится. Оговорка по Фрейду.

Тут тетя Маня поняла, что потеряла дядю Ваню навсегда.