...И другие глупости

И волокут нас во двор пускать петарды. Петарды беспорядочно вылетают из патронов, мотаются в разные стороны, падают на крыши гаражей, норовят угодить прямо в глаз, искрят и поджигают какую-то бесхозную деревяшку. Мы бегаем от них по двору, как стая испуганных кур, машем руками, орем, наконец, прячемся под крыльцом и сидим там, боясь высунуть нос наружу.

— А пудель сидит дома и не знает, что сегодня Новый год! — с нежностью произносит Интеллектуал, высовываясь из сугроба.

В шесть утра едем домой.

— На стоянку не поеду! — заявляю я.

— То есть? — грозно спрашивает Интеллектуал.

— Не поеду и все! Я от нее не дойду. Или вези до дома, или сбрасывай в сугроб!

Интеллектуал чертыхается, делает крутой вираж, стукается головой о потолок и выплевывает меня у подъезда. Квартира встречает меня гробовой тишиной. Обычно пудель выворачивается наизнанку, когда мы приходим домой. А тут — ни звука. Обиделся. Зажигаю свет. В ванной на полу издает пряный аромат собачья лужа. В гостиной на полу ей вторит собачья куча. Я плюхаюсь на диван и в изнеможении откидываюсь на подушки. Малого пуделя Найджела Максимилиана Септимуса лорда Виллероя рвет в кресле. «Надо пойти приготовить Интеллектуалу праздничный завтрак, — вяло думаю я. — Он же ничего не ел с прошлого года».

Новый год, Новый год, новые гадости…

Я это к тому так подробно рассказываю, что после Нового года в Интеллектуале что-то сломалось. Он как-то немножко подвял, как будто его давно не поливали. Более того, у него появились совершенно несвойственные ему привычки. Как-то вечером, вернувшись домой, я застукала его на кухне, где он наслаждался обществом соседа Коляна. Они молча сидели друг против друга в майках и трусах. На столе стояла бутылка водки, два стакана и лежала одна сосиска, обгрызенная с двух концов. У соседа Коляна на трусах спереди фигурировал зайчик с морковкой в лапах, у Интеллектуала — котик с хвостом селедкой. Колян держал лапищу на плече Интеллектуала, как бы его утешая. Интеллектуал, кажется, плакал. Тут надо видеть соседа Коляна. Это такая туша килограммов на сто пятьдесят. И моего Интеллектуала тоже надо видеть. Это такое мотыльковое создание килограммов на сто меньше. Сосед Колян закручивает гайки в чужих батареях. Профессия такая. Иногда он закручивает гайки слишком сильно и в батареи перестает поступать горячая вода. Но Колян ничего, не расстраивается. А Интеллектуал пишет для одной газетки статейки про кино. Профессия такая. Иногда он заворачивает в свои статейки слишком сильные выражения и к режиссерам в глотку после прочтения перестает поступать свежий воздух. Но Интеллектуал ничего, не расстраивается. Соседа Коляна Интеллектуал терпеть не может за то, что тот все время приходит клянчить деньги.

— Денег нет! — строго говорит Интеллектуал.

Колян начинает загибать пальцы и шевелить губами.

— Тогда с тебя три пузыря! — отвечает он, произведя подсчет, и ласково добавляет: — Дуся!

Дуся — это Интеллектуал.

И вот — спелись, голубки!

— В чем дело? — строго спросила я, входя в кухню. — Что происходит?

— П-п-роисходит с-слияние д-д-двух д-д-душ… — пролепетал Интеллектуал, икнул и упал на грудь Коляна, похожую на две перезревшие груши.

Колян посмотрел на меня и укоризненно покачал головой, дескать, что же вы в грязных сапожищах по чистейшей голубиной душе! Оторвал Интеллектуала от груди и, взявшись за руки, как на прогулке в детском саду, они проследовали в прихожую. В прихожей они долго стояли друг против друга, покачиваясь, потом Колян обнял Интеллектуала одной лапищей, легко поднял в воздух и влепил смачный поцелуй в его небритую щеку. Интеллектуал поболтал ножками. Колян аккуратно опустил его на пол, но ножки подломились, и Интеллектуал рухнул на колени, гремя костями. Колян переступил через тело и вышел в большой мир. Я отволокла Интеллектуала в спальню, укутала в клетчатый плед, как кастрюлю с картошкой, и положила в постель. Там он пролежал до утра и неплохо сохранился. Утром долго пил воду и супился.

Все это было не к добру, и я это чувствовала.

Предчувствия меня не обманули. Вечером накануне старого Нового года Интеллектуал объявил, что покидает меня навсегда. Он долго сопел в коридоре, собирал котомки, потом тяжело вздохнул и сказал:

— Ну вот и все, Мопс. Ухожу.

— Куда? — спросила я. — На улицу?

Он кивнул.

— Что, так и будешь ходить по ней взад-вперед без галош и зонтика?

Интеллектуал дернулся так, будто сквозь него пропустили электрический ток, и бросился вон.