И это называется будни

Тот остервенело машет рукой, но соглашается:

— Теперь все равно. Можно и чистого спирта.

К тому времени у деда подоспела картошка. Он торжественно водружает закопченный чугунок прямо на стол, раскладывает эмалированные миски и деревянные ложки. Деваться некуда, начинается второй тур священнодействия. Четверо мужчин, не щадя себя, вновь и вновь подкладывают в тарелки обжигающую губы, но такую вкусную молодую картошку.

Дед, получив напоследок еще приличную дозу коньяку, с охоткой угостился «Столичными», а сам протянул «Сальве».

— Сынок из Одессы привез. Эти папиросы при моей молодости были, а потом надолго пропали… Я сызмалу начал баловаться. Были еще «Король Альберт», «Северная Пальмира», «Дерби». Но их больше по коробкам помню. А покуривали мы пролетарские — «Эх, отдай все!». Гвоздики вроде нашего «Прибоя». А когда на флоте служил, заграничные перепадали. Мериканские и с других стран.

— На каком флоте? — попыхивая дымком, спросил Збандут, чтобы продолжить беседу — журчание деда действовало на него успокаивающе.

— На торговых плавал. Потом здесь на рыболовецких осел. Вот, надо вам сказать, море было! И осетр, и белуга, а что касаемо леща да сазанов… Видимо-невидимо! На эту мелкую сволоту, звиняйте, что чичас ловим, — чехонь да подлещики — и глядеть не глядели, за борт выбрасывали.

— Вот вам, Валентин Саввич, дополнительная иллюстрация к вашему тезису о борьбе с природой, — не преминул напомнить Подобед.

После еды, презрев все медицинские правила, поплавали всласть и улеглись на песке под палящими лучами солнца.

Збандут благодушно похлопал себя по животу.

— И до чего же хорошо здесь! А в обкоме что? Душно, и пыли было бы…

— Что душно — я понимаю — жара, — откликнулся Подобед. — А пыль откуда?

— Как откуда? Из меня пыль выбивали бы. А мне после такого камуфлета передышка совсем не лишнее. Всякая нервная система имеет определенную емкость. Я ведь только снаружи железный. А в середине обычный, мясной. Да еще легковозбудимый неврастеник.

— Вы-ы? — удивительно протянул Подобед. — Спокойнее вас в жизни не встречал.

— Школа, дорогой мой. На выдержке еду. И знаете, откуда это пошло? Смешно признаться. От американских фильмов. С Милтона Силса пример брал. Его бьют, в него стреляют, а на лице у него ничего. Никакого выражения.

— Насчет никакого выражения — эту манеру и наши чиновники хорошо усвоили. Почему-то у нас считается шиком держаться так, чтобы никто не понял, что ты думаешь, что чувствуешь и чувствуешь ли вообще.

— Повестка дня сегодняшнего бюро вам известна?

— Примерно.

— А я точно знаю. Наш вопрос пятый. Четыре предыдущих — длительные и распаляющие страсти: срыв подготовительных работ на шахте «Четыре — четыре-бис», нарушение финансовой дисциплины в тресте «Артемуголь» и прочая и прочая. Учтите при этом — самые суровые разговоры происходят прилюдно, чтобы другие извлекли уроки. А пройдет несколько дней, залатаем мы план по доменному, вызовет нас первый, и, поверьте мне, все по-другому повернется. Так потихоньку и спустят на тормозах.

— Или всыпят еще за неявку.

— Это уж положим! Мы что, не ехали? Ехали. Даже рвались. А если машина по дороге сломалась… Кстати, пусть заодно подумают о новой, эта свой век отжила.

Сытная еда и солнышко разморили Подобеда. Мысли его ворочаются с трудом.

— Может, и сойдет. Говорят же: что ни делается — все к лучшему, — лениво цедит он, позевывая.

— Это формула оптимистов. У пессимистов другая: что ни делается — все к худшему.

— А вы какой категории?

— Я комбинированный. Борюсь за все лучшее, готов ко всему худшему. И это меня спасает. Иначе всякая неожиданность наповал может сразить. От инфаркта, во всяком случае, я гарантирован.

— Судя по вашему личному делу, вы его уже несколько раз могли заработать, — заметил Подобед.

Збандут повернулся на бок, неопределенно крякнул.

— Личное дело среди заводских руководителей бывает чистым только у перестраховщиков. Человек рисковый обязательно на чем-нибудь запорется. Кстати, вы не обратили внимания, что почти все взыскания с меня сняты?

— Как же, обратил.

— Интересно, что они мне инкриминируют?

— Падение трудовой дисциплины.

— Наверняка. А еще?

— Анархические методы руководства.

— Это похуже. Доказывать, что анархия — мать порядка, я не возьмусь.

Збандут приподнялся на локте, долго рассматривал берег и вдруг неожиданно быстро встал.

— Знаете, чьи это хибары? Горожане настроили. Приезжают на выходной день, а кто и на отпуск. Купаются, рыбку ловят, костры жгут. Василий Лукьянович, а что, если и нам поторопить время? Ждать, покамест построят оздоровительный комплекс, долго. Года три как-никак пройдет. А поставить здесь несколько десятков дощатых домиков, движок забросить, чтобы было электричество… От желающих отбою не будет.

— Удивляет меня ваше хладнокровие, — умильно проговорил Подобед. — А еще сетуете на нервы. Я, честно говоря, ни о чем другом сейчас думать не могу, кроме как о сегодняшней канители.