И это называется будни

— Потому что сидеть не привык. Пройдет, — подбодрил Борис. — Знаешь что? Давай-ка переходи в следующий класс. Проигрывай весь ход плавки. Пришло время руду дать — жми на соответствующую кнопку, плавиковый шпат — тоже, опустить-поднять фурму, включить-отключить кислород. Кнопки научись находить, как машинистка, работающая по слепому методу, — не глядя на клавиши и мгновенно. Автоматизм у себя вырабатывай.

— Принял на вооружение.

— А взгляд у тебя отрешенный. О чем-то другом думаешь.

— Знаешь, о чем? Завалки долго идут. Восемь коробов с шихтой, каждый против горловины подать, зацепить, вывалить, отцепить.

— Что предлагаешь? — нетерпеливо спросил Борис.

— Одну такую посудину изготовить. Всю шихту загрузил туда и всю оптом вывалил.

Теперь взгляд Бориса стал отрешенным. Задумался… Большая посудина. Для нее надо делать специальную тележку. Пока такую тележку изготовят… А мысль сама по себе заманчивая. Зашагал по дистрибуторской вперед-назад. Сказывалась привычка размышлять на ходу — в кабинете не приходилось засиживаться. Можно было, конечно, уйти, но хотелось дать отцу конкретный ответ. Претило начальническое «я подумаю».

— Толково, — подбодрил отца. — Минут пять верных сэкономим, а это дополнительно восемь тонн. Восемь тонн на каждой плавке, а их в сутки двадцать четыре. Припек в сумме почти двести тонн. Это уже нечто.

Встретились два взгляда. Один — выжидающий, другой — просветленный, радостный.

— Пиши начальнику цеха, — заговорил Борис — Предлагаю заваливать металлолом одной порцией, для чего использовать старые ковши для чугуна и тележки.

— Борька! — Серафим Гаврилович даже задохнулся от волнения. — Да их же в тупике целый поезд стоит! Только при чем тут я?

— Твоя идея.

— Но ты же…

— Пиши, пиши. Кстати, проверю, как относится к новшествам начальник. Не примет — все равно проведу. — Дружески потрепав отца по плечу, Борис пошел было прочь, но остановился. — А я на твоем предложении построю политику. Конверторщиков пристыжу. Старый мартеновец изобретает, а вы, дескать, что ворон ловите?

Серафим Гаврилович смотрел вслед Борису и с гордостью думал о том, что недаром прожил жизнь, коль вырастил такого сына. Вот шагает он по цеху, хоть откуда приметный, широкогрудый здоровяк, вот остановился, разговаривает с рабочими. И нет в нем ни зазнайства, ни панибратства. Не всегда он гладкий, может прикрикнуть, но и теплым словом не обделит, если заслужил человек. Сам он погорячее был и заводной сверх меры. Любил покричать для острастки, жару поддать. Но чтоб наказать кого зря — такого он не помнит. С тоской взглянул на первый конвертор, где люди занимались настоящим делом, а не игрой в бирюльки. И все-таки деваться некуда, нужно включаться в эту самую игру.

Пульт второго конвертора был устроен не так, как на первом. Борис Рудаев предусмотрел, чтобы сделали его компактнее — до любой кнопки можно дотянуться, не вставая со стула. Сидишь, как за пианино. И хотя упражнения вхолостую быстро наскучили Серафиму Гавриловичу, он с упорством одержимого продолжал свое занятие.

От кнопок мысли почему-то перешли к лопате, с которой начал свою трудовую жизнь на шихтовом дворе. Изнурительная была работенка. Летом донимала жара, осенью — сырость, зимой — холод. Попробуй продержись день напролет на ветру да на сквозняке. И все до последнего пуда, что шло в мартеновскую печь — известняк и руда, чушки чугуна и куски металлолома, — все надо было поднять руками, погрузить в мульды и потом толкать вагонетки с грузом своими плечами на рабочую площадку. Вот так и шнырял от пышущей жаром печи под открытое небо и снова к печи. И в дождь, и в мороз, и в пургу. Шел всенародный бой, упорный и длительный, за индустриализацию, и кто в азарте боя думал о легкой работе и сытной еде? Не думал и он, и его сверстники, такие же юнцы. И если б им тогда сказали, что придет время, когда мощные и умные механизмы будут выполнять за них всю работу, — не поверили бы, как не верят в ковер-самолет и скатерть-самобранку.

А вот теперешние юнцы пришли в сказку и знать не хотят, что было иначе. Потому и не ценят они всего того, что сделано для них.

И у Серафима Гавриловича созревает желание просветить малость молодое пополнение. Не беседа это будет. Словам, да еще сухомятным, молодежь нынче не внемлет. А вот поводить по старому мартеновскому цеху, благо там не все печи снесены, да поджарить уши меж печами, которые впритык друг к другу стоят, да загнать под рабочую площадку, где от жары и газа не продохнешь, — вот таким методом им кое-что втемяшишь.