И это называется будни

— Что ж, воля твоя. Хозяин — барин. Что для тебя Сенин? Посторонний. Один из многих. Только я такого убеждения: долг рабочего человека — помогать своему собрату. — Серафим Гаврилович пошел было к двери, но вернулся, придвинул стул к столу, сел снова. — Разреши одно письмишко написать. Тут как раз почта рядом, надо, чтоб побыстрее.

Почерк у Серафима Гавриловича наивный, неустойчивый, буквы с какими-то загогулинами, потому он пишет медленно, стараясь, чтобы вышло как можно разборчивее. И на бумагу одно за другим ложатся слова:

«Зоя, Женя в беде. Отца разбил паралич, а письмо твое ему вручили в тот же день на работе. Такое совпадение получилось. И сделал он аварию, и с завода его выгнали, вот и подумай».

Подписался и заспешил отправлять.

ГЛАВА 17

Так и стояли два спекательных корпуса аглофабрики. Первый по-прежнему дымил, коптил и сам был закопчен сверху донизу, второй оставался свежим, чистым, как во время строительства, и трудно было бы поверить, что он работает, если б не белый дымок над трубой. Агломератчики первого корпуса беспрестанно конфликтовали с начальником фабрики, требуя перевода из «ада» в «рай», настаивая на улучшении условий труда, и бомбардировали санитарную инспекцию письмами и заявлениями, личными и коллективными.

Подобных петиций у Наташи Рудаевой собралась целая папка. Она отвечала на них, как положено по форме, — меры принимаются, но отписки больше не успокаивали ни ее, ни рабочих. Пришло время что-то предпринимать.

Оставался бы на своем посту Збандут, она давно пошла бы к нему, но поход к Гребенщикову долгое время откладывала, как откладывают всякое неприятное и бесполезное дело. Она и мысли не допускала, что с ним можно найти общий язык.

Однако сдвинуться с мертвой точки надо было, и Наташа для начала поехала на аглофабрику. Но не в спекательные корпуса — в них она заглядывала недавно, и ей не нужно было освежить впечатление. Явилась прямо к начальнику фабрики.

— О господи! — Зимородов поднял руки, не то взывая к небу, не то в знак капитуляции. Он только что получил от Гребенщикова взбучку, так, ни за что, профилактики ради, и еще не вышел из состояния шока.

— Ну зачем так? — укорила его Наташа. — Я пришла к вам с самыми мирными намерениями. Я ведь понимаю, что вы — жертва проекта.

— Тогда другое дело. Людям с оливковой ветвью я всегда рад. — Зимородов занес руку над кнопкой звонка. — Что будем пить — чай или кофе?

— Что хотите, но только потом. А сейчас… Мне хочется разобраться в технической стороне одного мучающего меня вопроса и выработать совместную тактику для дальнейших действий. Что можно сделать, чтобы первый корпус стал таким, как второй?

— Таким он никогда не будет, — с безнадежностью в голосе ответствовал Зимородов. — Он еще во чреве матери своей, в проектном институте, обречен на уродство, а уродов, как вы знаете, дорогой товарищ врач, не лечат. Их терпят.

— Пусть нельзя этого урода вылечить, но можно подлечить, — возразила Наташа.

— Силенок у нас с вами не хватит.

— И все же подскажите, как может решаться такая задача технически.

Не любит Зимородов тратить время попусту и не стал бы его тратить на другого санврача. Но к Рудаевой у него особая симпатия. До нее санитарные врачи шли по наиболее легкому пути — объектом своих нападок выбирали заводских работников. Она же взяла более точный прицел — добралась до проектировщиков. Однако по этой мишени стрельба теперь бесполезна. И хотя Зимородов убежден, что Рудаева ничем не сможет помочь, он все же выкладывает свои соображения.

— Ни мокрой газоочистки, ни стометровой трубы, которая, кстати, была предусмотрена санинспекцией, нам уже не поставить. Это должно быть вам ясно, Наталья Серафимовна.

— К сожалению.

Зимородов кивнул.

— А вот паллиативное решение возможно. Нарастить железные двадцатиметровые трубы хотя бы до пятидесяти метров, чтобы дым пошел поверх здания. Так мы от него хоть в спекательном корпусе избавились бы.

— И за чем остановка?

— За многим, Наталья Серафимовна. Очень за многим, — уныло протянул Зимородов. — Прежде всего попробуйте уговорить строителей. По существу от них требуется подвиг. Представляете себе условия монтажа? Шесть труб рядом. Пять из них дымят, да как! К тому же дым ядовитый, угарный. А температура! Но, предположим, уговорили. Какой санврач даст разрешение на производство работ в таких тяжелых и, главное, опасных условиях? Вот вы. Дадите?

— Дам, — немного подумав, ответила Наташа.

— Это вы по молодости. По неопытности. Вы еще смертей не видели и не знаете, что такое чувство вины перед погибшим, перед его семьей. Ладно, разрешили, уговорили строителей. Два этапа прошло. А дальше что? Нужны средства. Их нет. И откуда брать — неизвестно. Но самое главное — нужно желание. У Збандута оно было, у Гребенщикова его нет.

— Вы говорили с ним?