И это называется будни

Из оцепенения его вывела брань на площадке. Опорожненный ковш для чугуна давно отъехал, стоял на лафете, а он все держал конвертор в наклонном положении. Спохватившись, резко повернул ручку, но повернул не налево, как было нужно, а направо. Вместо того чтобы выпрямиться, конвертор стал быстро клониться вниз и, опрокинувшись вверх дном, вывалил грозное содержимое под себя на сталевозный путь. Смерч пламени, дыма, пыли взмыл над площадкой, скрыв от глаз и конвертор, и горловину котла, и даже подкрановые балки. Люди бросились врассыпную.

Сразу очнувшись, как пьяный от удара, Женя понял, что стряслось непоправимое. Он, отличный конверторщик, совершил глупейшую аварию.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, поставил конвертор в рабочее положение горловиной кверху и, скрежеща зубами от немого отчаяния, бессильно опустил голову на пульт.

Вот в такой позе застал его Серафим Гаврилович, первым прибежавший на пульт. Не говоря ни слова, схватил Женю за ворот пиджака, поднял и тряхнул так, что у того закачалась голова. Потом повернул к себе, и, увидев бледное, лишенное жизни лицо, размахнулся и дал оплеуху. Женя отлетел в сторону, в глазах его, только что ничего не выражавших, сверкнула злость.

— Злишься? — спросил Серафим Гаврилович с непонятной радостью в голосе. — Злись, злись! Хоть на кого-нибудь злись! Хоть на меня! Злость придает силы. Но только не раскисай, как слюнявая баба! Тоже мне рабочий, язви тебя в душу! Ручки сложил, ножки сложил, голову набок… Как подстреленный… Иди рожу сполосни!

Женя сделал над собой усилие и отправился умываться.

Серафим Гаврилович на всякий случай стал за пульт и тут увидел письмо, оставшееся раскрытым. Без зазрения совести прочитав его, положил на место, презрительно фыркнул. «Да разве можно на такой работе терять голову! Вон ленинградцы даже в страшную пору блокады, когда рядом у станков падали товарищи, умирали родные и близкие, — и то держались. А устраивать такие номера из-за личных камуфлетов — это ни на что не похоже».

Почуяв, что Серафим Гаврилович прочитал письмо, и чтобы хоть немного оправдаться перед ним, Женя поведал о болезни отца.

Серафим Гаврилович был уверен, что Женя из самолюбия ничего не скажет начальству о своих бедах, чтобы это не выглядело как попытка смягчить его, и решил действовать сам. Выйдя из-за пульта, он стал у двери на карауле и, когда почти разом появились Флоренцев и Борис, придержал их и сообщил о том, что пришлось пережить парню. Вины с Жени он не снимал, но просил учесть особые обстоятельства.

Задержал Серафим Гаврилович и Гребенщикова, но умилостивить его не удалось. Наорав на Женю, Гребенщиков выпроводил его из пульта и заявил, что увольняет с завода.

Так сразу Женя остался без жены, без работы и в полном неведении относительно того, что будет дальше с отцом. Выживет он или не выживет, и если выживет, то удастся ли его поставить на ноги?

ГЛАВА 16

С каждым днем Женей все больше овладевало отчаяние. Чтобы устроиться по специальности, надо было уезжать в другой город, а этого он позволить себе не мог. Отец по-прежнему был плох, мать совершенно изнемогла. Она, как всегда, много работала, а все остальное время проводила в больнице. Искать себе применения в Приморске? Но где? Ничего другого кроме как варить сталь он не умел и ни к чему другому приспособлен не был. Да и смешно было, овладев в совершенстве искусством сталеварения и найдя в нем свое призвание, переключаться на что-либо другое и начинать с азов.

Живейшее участие в восстановлении Жени на работе принимал Серафим Гаврилович. Он и сам действовал, и побуждал действовать других. Но так как в конечном счете все упиралось в Гребенщикова, ничьи вмешательства не помогали. А Гребенщиков был непреклонен. «Приговор окончательный и обжалованию не подлежит», — твердил он.

Советовать Сенину, чтобы он добивался восстановления на работе через суд, Серафим Гаврилович побаивался: как бы не случилось, что Гребенщиков в качестве контрмеры оформит дело в суд за аварию. Поди знай, чем тогда все обернется.

Но, использовав все легальные методы, Серафим Гаврилович не успокоился. Решил действовать окольными путями.

Перво-наперво он пришел в лабораторию мартеновского цеха к Алле Гребенщиковой и не торопясь рассказал ей о тяжелом положении, в котором оказалась вся семья Сениных. Алла уже знала, что Женя Сенин уволен — об этом ей сообщили лаборантки, но что муж так бесчеловечно расправился с ним, стало известно только сейчас.

И все же Алла попыталась спервоначала выгородить своего супруга, хотя сама ему оправдания не находила.

— Очевидно, Андрей Леонидович не знал хорошо всех обстоятельств, — не очень уверенно сказала она.

— Эх, если б так, Алла Дмитриевна, — вздохнул Серафим Гаврилович. — В том-то и грех его, что он все до крыхточки знал.

— Не может быть, — упорствовала Алла.

— И кому вы это говорите? Я же лично… — Серафим Гаврилович потыкал себя пальцем в грудь.

Алла все ниже наклоняла голову, чтобы Серафим Гаврилович не уловил в ее глазах негодования.