И это пройдет…

Мира кивнула, взяла воду. Медсестра вышла, оставив девушку одну. Мира знала — случилось нечто страшное. Она не слышала крика родившегося ребенка, не представляла, как долго пролежала здесь. Пытаясь восстановить в памяти рассыпающуюся мозаику событий, натыкалась на черную пелену, за которой ничего не было видно. Минуты тянулись медленно, Мира закрыла глаза, но облегчение не приходило, наоборот, чувство черной тревоги нарастало, сосало под ложечкой, метрономом стучало в ушах. Легким не хватало воздуха, это ощущение, появившееся в последние минуты родов, вернулось с новой силой. Дверь открылась, кто-то вошел. Мирослава подалась на звук. Перед ней стояла заведующая отделением.

— Мирослава, я принесла вам документы на подпись, держите, — протягивая бумаги, сказала врач.

Мира взяла ручку, хотела уже поставить подпись. Строчки прыгали, она не понимала, что перед ней, но вдруг глаз зацепился за крупные буквы в названии бланка: «Информированное добровольное согласие на проведение операции кесарево сечение». В листок были внесены ее персональные данные, чужой рукой оформлен отказ, внизу красовалась подпись заведующей. Единственное, чего не было, — подписи Миры. Стараясь сфокусироваться, девушка начала вчитываться и пришла в ужас. Подняв глаза на врача, она спросила:

— Это как понимать? Я не отказывалась, а наоборот просила, но вы мне отказали, провели прокол пузыря и вызвали роды, — возмутилась девушка.

— Было уже поздно проводить операцию, — недовольно ответила врач.

— Я не буду это подписывать, — отрицательно покачав головой, сказала Мира, — где моя дочь?

— У Вашей дочери были врожденные пороки развития несовместимые с жизнью, — холодно отчеканила заведующая.

— Что вы хотите этим сказать? — непонимающе спросила Мира.

— Девочка родилась мертвой, — безразлично ответила женщина, — через пару дней вас выпишут, документы получите при выписке, — продолжила она, после чего отвернулась от Миры и вышла в коридор.

Мирослава вновь осталась одна. В душе зияла огромная дыра, черная пустота, непонимание и тоска. Если бы она могла выть, то завыла бы по-волчьи, но голос изменил ей, сухие губы беззвучно открывались и закрывались. Девушке казалось, что смерть вот-вот должна прийти за ней. Но ничего не происходило, минуты ползли по телу ледяными мурашками, за окном шумели проезжающие мимо машины, где-то недалеко, в частном секторе, кукарекал петух и звонили колокола.

***

«За тебя калым отдам,

Душу дьяволу продам!

И как будто бы с небес-

Все к тебе толкает бес.

За тебя калым отдам,

Душу дьяволу продам!

Пусть бушует в сердце кровь,

Мне нужна твоя любовь!»44

Аня поправила волосы и улыбнулась, ветер, врывавшийся в окно, слетавший с горных вершин, теплый и ласковый овевал лицо. В небе, высоко-высоко, распластав тяжелые крылья, реяли гордые орлы. Маршируя в такт музыке, доносившейся из динамика экскурсионного автобуса, вдоль обочины шли рыжие коровы, помахивая хвостами и виляя тучными попами. Такая самобытность, спокойствие и умиротворенность царила на каждом повороте дороги, ведущей в Новый Афон. Аня с упоением вдыхала горный воздух. Рядом храпел Пашка, Оля читала в путеводителе про сталактиты и сталагмиты. Андрей играл на телефоне в шахматы. Он самозабвенно старался перехитрить искусственный разум. Когда ему это удавалось, он хлопал руками по коленям и протягивал: «Вот так…».

Аня с нетерпением ждала этой поездки, еще в институте она увидела фотографии фресок на стенах Новоафонского монастыря. Со страниц старого учебника смотрели удивительные лица, отличные от тех, которые встречались на стенах православных храмов, украшавших Золотое кольцо России. Не походили они и на живопись известных европейских мастеров. Лица были уникальные, Аня жаждала взглянуть в их глаза.