И это взойдёт

Ожоги заживали больше трех месяцев. Поначалу Поленову приходилось сидеть дома и выходить наружу только после заката: солнечные лучи причиняли боль даже через рубашку. В середине октября врачи разрешили физические нагрузки. Он помнил, как еще в первый приезд его заворожил вид людей, бегущих вдоль кромки океана. В их движениях были мощь, необузданность и величие. Хотелось бежать так же. Сам этот бег казался символом обновления, безграничных сил. Все дни, проведенные в четырех стенах, он мечтал, как выйдет на пляж, расправит плечи, сбросит с них остатки груза прошлого и побежит. И вот наконец распакованы новые кроссовки. Солнце садится, обрисовывая силуэты небоскребов. Он идет к пляжу.

Ускоряет шаг, пытается бежать. Но ноги вязнут во влажном месиве, ступни подворачиваются в незаметных ямках, песчинки пробираются в носки, дыхание сбивается. Он обещает себе попытаться завтра, но дома, выйдя из душа, открывает ноутбук и заказывает беговую дорожку. «Не врать себе, хотя бы этому-то я научился после всего случившегося», – думает он. Дорожку привозят уже на следующий день. Устанавливают в гостиной, напротив раздвижных панорамных окон, смотрящих на ровный зеленый газон, из которого торчит хвост пальмы.

Поленов встает на резиновое покрытие и наугад нажимает кнопки. Так, топчась на пятачке из синтетического полотна, он не бегал уже очень давно. Все последние годы – только по собственному лесу. Дорожка начинает медленно ползти. Поленов идет размеренно, неторопливо разогреваясь, в наушниках – вдохновенная инструментальная музыка (Sunrise, Piano and Cello – бежит надпись на мониторе дорожки). Слишком медленно. Слишком лирично. Слишком пронзительно. Он тянется к экрану, чтобы найти что-то попроще и поэнергичнее. Нажимает кнопки торопливо, раздраженно и зло. Дорожка мстит – она внезапно приходит в бешенство и начинает нестись, словно Поленова столкнули с крутой, почти отвесной горы, конца которой нет. Он судорожно хватается за поручни, отчаянно перебирая ногами: «Врешь, не сбросишь».

Он бежал так, словно от этого зависело его спасение. Убегал от холодной, скудной земли, где поля засеяны тоской и страхом. Мчался к рассвету на побережье, к прибою и солнцу. Если бы только эта дорога не рвалась так стремительно из-под ног. Она гнала его, уворачивалась, и вдруг – Поленов мог бы поклясться, что так и было, – взбрыкнула, подбросила его и швырнула лицом в монитор, потом подхватила, поволокла, впечатав лицом в резиновую ленту и, собравшись с силами, столкнула с себя, напоследок ударив металлической рамой в темя.

Беговая дорожка продолжала шуршать. Поленов лежал подле с окровавленным затылком. Он еще дышал и надеялся на помощь. Но через три часа, когда в комнату заглянула Лена-Марина, было уже поздно. Дыхание остановилось в скорой помощи, по пути в больницу.

Флора. И снова бомбы

Я сильно изменилась за эти пятнадцать месяцев. Но и мир, в который вернулась, тоже не был тем, который я покинула. Однако это не означало, что все испорчено и непоправимо.

Внезапно всплывшее в Сети видео, на котором Поленов сталкивает с лестницы свою настоящую жену, избавило меня от необходимости рассказывать кому-либо собственную историю, чтобы от него защититься. Этой записи оказалось достаточно, чтобы БМ сбежал из страны, моментально забыв обо мне и сыне, спасая собственную шкуру. Я вздохнула с облегчением, когда узнала из новостей о его отъезде: мне до смерти не хотелось делиться всем пережитым с праздными зрителями на ток-шоу, журналистами и дознавателями. Камень упал с души еще и потому, что на видео было ясно видно: убийство произошло по неосторожности. Это, конечно, тоже не фиалки, но не тот ужас, который представлялся мне в последние месяцы, когда я предполагала, что мужчина, которому принадлежала моя жизнь, отец моего ребенка – хладнокровный убийца.

Егор знает обо всем, что со мной произошло. Он настаивал на том, чтобы я дала показания, выступила в СМИ, обличала и мстила.

– Почему? Зачем ты покрываешь Поленова? – спрашивал он, в голосе – недоумение и даже, пожалуй, брезгливость.

Сам вопрос казался мне таким абсурдным, что я только улыбалась.

– Давай жить так, как будто ничего этого не было. Пусть даже все это правда, – попросила я.

Мне казалось, что, заявив на Поленова в полицию, я только переверну с ног на голову преступление, совершенное им. Сначала он запер меня, а теперь, если к моим словам прислушаются, запрут его. И что это даст? Зло мира не сократится, а только удвоится.

Есть и вторая причина моего молчания: я не хочу, чтобы мое имя и имя БМ стояли рядом. Не хочу, чтобы моя личность сжалась в глазах других до нуждающейся в помощи, сломленной девчонки, неспособной постоять за себя и полтора года просидевшей в клетке. Это та роль, с которой я не смирилась в самые черные дни, и я не хочу соглашаться на нее и в будущем.