И грянул гром, услышь крик мой…

Мисс Крокер подняла руку в знак того, что не желает больше слышать ни единого слова, и отправила меня в самый последний ряд перед окном. Я осторожно села на холодную скамью, с которой только что с удовольствием встали, чтобы пересесть на мое теплое местечко у печи. Как только мисс Крокер отвернулась, я пробормотала несколько возмущенных слов, а потом поплотнее натянула на себя мой рождественский свитер. Я попыталась было прислушаться с вниманием к тому, что говорит мисс Крокер, но холод, проникавший через щели в подоконнике, не допустил этого. Не в силах выполнить чертеж, я решила лучше заткнуть подоконник тетрадным листом.

Я вырвала страничку и обернулась к окну. В это самое время под окном прошел и скрылся мужчина. Это был Калеб Уоллес. Я подняла руку.

– Кхе, кхе, мисс Крокер, извините меня, пожалуйста, но можно мне… Мне надо… ну, вы сами знаете…

Сбежав от мисс Крокер, я кинулась в вестибюль к выходу. Калеб Уоллес стоял перед зданием, где занимался седьмой класс, и разговаривал с мистером Уэллевером и еще двумя белыми мужчинами, которых я со своего места не могла разглядеть. Когда мужчины вошли в здание, я повернулась, обежала дом с тыла и взобралась на поленницу дров, стоявшую позади него. Оттуда мне удалось через разбитое окно осторожно заглянуть в мамин класс. Мужчины как раз входили туда: первым Калеб Уоллес, за ним мужчина, которого я не знала, и наконец мистер Харлан Грэйнджер.

Мама сначала слегка испугалась, увидев этих мужчин, но когда мистер Грэйнджер сказал: «Мы слышали кое-что о ваших уроках, Мэри и поэтому, как члены попечительского совета школы, решили прийти и сами, что надо, выяснить» – мама кивнула и продолжала свой. урок Мистер Уэллевер вышел из класса, но тут же вернулся с тремя складными стульями для гостей, а сам остался стоять.

У мамы шел урок истории, и я подумала, что это неудачно. Судя по всему, и Стейси это понимал; он напряженно сидел в задних рядах, губы были плотно сжаты, глаза устремлены на присутствующих мужчин. Но мама не стушевалась; она всегда начинала утренние занятия с урока истории, когда у ее учеников еще не притупилось внимание. Я знала что до конца урока еще далеко. Как назло, в этот день тема урока была – рабство.

Она рассказывала о жестокости рабства, о быстром экономическом развитии, основанном на том, что рабы поставляли сырье фабрикам Севера и Европы, об успехах и благосостоянии страны, рожденных подневольным трудом людей, еще не обретших свободу.

Она еще не успела кончить, когда мистер Грэйнджер взял учебник одного из учеников, раскрыл его на заклеенной странице и поджал губы.

– Я полагал, эти учебники – собственность округа, – заметил он, прервав маму.

Мама кинула на него быстрый взгляд, но ничего не ответила.

Мистер Грэйнджер перелистал страницы, задержался, чтобы прочитать что-то.

– Я не нахожу материала, который вы только что объясняли на уроке.

– А его здесь и нет, – сказала мама.

– Да? Но если его нет в учебнике, вы не имели права рассказывать об этом ученикам. Этот учебник утвержден Министерством просвещения, и вам полагается преподавать только то, что в нем написано.

– Но я не могу этого делать.

– Почему же?

Мама, держась очень прямо и открыто глядя в глаза мужчинам, ответила:

– Потому что в этом учебнике написана неправда.

Мистер Грэйнджер встал. Положил учебник на место и направился к двери. Другой член попечительского совета и Калеб Уоллес последовали за ним. В дверях мистер Грэйнджер остановился и указал на маму пальцем.

– А вы, оказывается, довольно-таки самоуверенны, Мэри, если считаете, что знаете больше, чем автор, написавший этот учебник. И уж конечно, больше попечительского совета школы, я полагаю.

Мама промолчала, а мистер Уэллевер не поддержал ее.

– А в самом деле, – продолжал мистер Грэйнджер, надевая шляпу, – вы так уверены в своих знаниях, что вам, я полагаю, лучше совсем позабыть об учительстве… тогда у вас будет уйма времени, чтобы написать свой собственный учебник.

С этими словами он повернулся к маме спиной, бросил взгляд на мистера Уэллевера, чтобы убедиться, что тот уловил смысл его слов, и удалился в сопровождении остальных.

После того как окончились занятия в школе, мы остались ждать маму. Стейси отослал Т. Дж. и Клода вперед, а мы четверо молча и терпеливо сидели на ступеньках, когда мама вышла. Она улыбнулась нам и, казалось, ничуть не удивилась, что мы здесь.

Я поглядела на нее, но говорить не могла. Никогда раньше я не задумывалась о том, что она именно учительница; это всегда было неотрывной ее частью: мама-учительница. Но теперь, когда у нее отняли право учить, я за нее обиделась и рассердилась и возненавидела мистера Грэйнджера.

– Вы все знаете? – спросила она.

Мы ответили кивком головы. Она начала медленно спускаться по ступенькам. Стейси взялся за одну ручку ее тяжелой черной сумки с книгами, я за другую. Кристофер-Джон и Малыш взяли ее за руки, и все вместе мы направились через лужайку.

– М-мама, – начал Кристофер-Джон, когда мы дошли до дороги, – значит, ты уже никогда не сможешь быть учительницей?