И коей мерой меряете. Часть 1. Алька

Алька погладила платье кончиками пальцев и вдруг поняла, что не надеть она его не сможет. Она просто потеряет сознание, умрет, лопнет, если не попробует его надеть… Да ещё с кулоном…

Дальше все закружилось, как во сне. Она только выныривала из тумана, чувствуя руки Электры на волосах и лице. И запах… Нежный и сладкий запах, который окутывал ее облаком, дурманя и обманывая…

Девушка, которая стояла перед зеркалом была совсем незнакомой. В черном, искрящемся платье, дымчатых чулках и золотистых туфельках. У нее были томные глаза, подведенные четкой красивой линией – почти к вискам и пухлые ярко-розовые губы. Она смотрела из зеркальных глубин чужим, слегка надменным взглядом. У нее были ярко рыжие, пышные волосы, взбитые облаком и заколотые у затылка чем-то золотистым и белая прозрачная кожа…

Очнулась Алька от резкого длинного звука. Тонкая рука в серебристой перчатке прижала бронзовую кнопку звонка и не отпускала.

«Слушай меня внимательно», – Электра быстро и прерывисто дышала. «Там мальчики не простые, не наши лягушата из педучилища. Они уже взрослые и все из очень известных семей. И девочки там то же… б… ну сама понимаешь. Поэтому ты не лезь поперед батьки, сиди и слушай. Главное – не ляпни чего… Впрочем…»

Тут дверь резко распахнулась, и Электра запнулась на полуслове. В дверях стоял высокий сероглазый парень с тонким породистым лицом и добрыми глазами сенбернара.

– Эээдииик…

Алька не узнала голоса подруги, он стал тонким, капризным и мелодичным. Грубая комбайнерша вдруг исчезла, и на ее месте, вся, изогнувшись, прижавшись плечом к косяку стояла аристократичная брюнетка с ярко накрашенными алыми губами. Папироса! Алька с ужасом увидела, что у Электры, в изящно откинутой руке зажат мундштук… Она было развернулась бежать, но Электра рванула ее за руку и остановила.

– Эдииик… знакомься… это Лина! Приехала ко мне на день. Она финка, ни мур-мур по-русски. Но понимает кое-что.

Эдик подошел ближе, внимательно и близоруко посмотрел Альке в лицо.

– Проходите, Лина. Не стесняйтесь. Я сам здесь пока в гостях, у брата. Будем держаться вместе.

Он взял Алькину руку, заледеневшую от страха, в теплые, большие ладони и тихонько пожал.

– Если не все поймете, то помашите мне. Я постараюсь объяснить. И первый танец тоже мой.

Он помолчал, вглядываясь и тихо сказал: «Я еще никогда не встречал такую женщину. Эля! Не дайте мне её потерять»

– Ладно, ладно, голубки. Поможем, чем можем!

Электра посмотрела на них насмешливо и, лихо закурив, пошла в зал.

В зале было душно, накурено и полутемно. Несколько пар танцевали в глубине под незнакомую, томную, вязкую музыку. Они плотно прижимались друг к другу, их движения были красивыми, но какими-то стыдными, смотреть на них было неловко и Геля покраснела.

– Эля, детка! Ну наконец! Плотный невысокий парень с взбитым чубом жестких волос и узких, до неприличия, штанах подхватил Электру под руку и, вихляя пухлым задом, потащил танцевать. Алька отвернулась. Смотреть на извивающуюся в руках мужчины девушку было и приятно, и стыдно. И как-то горячо…

– Лина. Вам не по себе? Возьмите, это вкусно.

Эдик протягивал ей широкий бокал с клубникой, залитой лимонадом.

«Откуда сейчас клубника? И зачем портить ее лимонадом» – подумала Алька. Она решила ничему не удивляться и молчать. Совсем молчать тем более, что она ни слова не знает по-русски. Отпив из бокала, она почувствовала острые незнакомые иголочки на языке. А клубника… Она ела ее раз в жизни, две ягодки, угостили в гостях летом. И смело махнула бокал до дна!

– А! Будь что будет, раз уж я – Лина!

Второй бокал она пила уже медленно, неспешно, сидя в огромном кресле, утопившем ее в своей упругой мягкой неге. На подлокотнике сидел Эдик и что-то нежно говорил, чуть поглаживая ей руку. Она почти не слушала слова, зачем, она все равно ничего не понимает, ей бы по-фински… Комната плыла в тумане, она танцевала с Эдиком, тесно прижавшись к его твердому телу и таяла, таяла…

Потом они учились танцевать какой-то странный танец, он был быстрым и смешным. Алька скинула туфли и вихлялась всем телом, стараясь повторять точные движения Эдика и Электры. А они танцевали это потрясающе!

«Дура! Не вихляй задницей», – визжала и хохотала Эля – «Это же твист! Это тебе не камаринская! Смотри, Эд! У нее получается! Да здорово! Она же прирожденная стиляга!»

Потом, в тесном углу кухни, у самого черного лифта, Эля учила ее затягиваться, красиво держать на вытянутой руке папиросу. Правда, тут их застал Эд и вытолкал взашей, отняв папиросы и выругав идиотками.

Потом проветрили зал, зажгли свечи. Низенький человек с огромной, не по его росту гитарой пел… Он пел так, что все, что с ними только что происходило, эти танцы, выпивка, все казалось ненужной шелухой, она отпала, перестала мешать и смысл простых и мудрых стихов вдруг отрезвил. Его можно было слушать бесконечно, с утра и до утра.

«Кто это?» – шепотом, чтобы не слышали вдруг обрусевшую финку, Алька спросила у Электры.

– Ну ты и дерево! Это же Булат! Окуджава! Рот закрой!

…