И коей мерой меряете. Часть 1. Алька

– Переодевайся быстро, времени уже хренте знает сколько, мать тебе даст по шее! Да и Эдик внизу ждет, проводить хочет. Я ему насвистела, что ты комнату сняла!

Электра нервничала, вот-вот должна была появиться прислуга! Алька наскоро стянула платье, кое-как напялила свое, влетела в пальто и ботинки, повязала платок. Вечер был морозным, падал снег. Эд, полуобняв, вел ее по улице, что-то рассказывал, ловил снежинки, грел ее руки своим дыханием. Она почти не слушала и молчала. Она понимала, что они больше не встретятся. Она знала, что никогда не забудет этот вечер. Она не могла простить себя за это дешевое вранье.

Анна открыла дверь.

Молча смотрела, как дочь снимает пальто и ботинки. Посмотрела на ноги в дымчатых порванных чулках, на тонкую шейку с дорогим кулоном. На яркие, обветренные, с остатками съеденной помады. губы. Принюхалась. И с размаху, хлестко так, что у дочери мотнулась в сторону голова, влепила пощечину!

– Дрянь!

Глава 11. Серый шар

Весна 1961 года в Москве была очень теплой и дождливой. Алька практически не замечала времени, оно летело между подготовкой к выпускным экзаменам, практикой и головокружительным романом с Эдуардом. То, что она делала с парнем и, главное, зачем, сначала было непонятно ей самой. Игра в иностранку затянула её в водоворот и обмана и правды. Все смешалось! Алька оказалась хорошей актрисой и у Эда не закрадывалось ни тени сомнения в её искренности. Она медленно и с трудом «училась русскому», они проводили часы в сладкой игре «учитель- бестолковая ученица», безудержно при этом целуясь.

Вечеринки в кругу новых друзей, разговоры о джазе, странные танцы, вкус длинных заграничных сигарет в долгие вечера в тесной изысканной компании, все очень нравилось Альке, вернее Лине. Откуда- то из глубин памяти всплывали – ощущения добротной жизни – вкусной еды, тонких скатертей, хрупкой посуды и изящных приборов. Она держалась уверенно и спокойно в этой среде. Вот только ложь! Сначала она жутко угнетала Альку, но потом новый образ плотно сросся с ней, словно вторая кожа и перестал раздражать!

Но больше всего она любила твист! Этот танец зарождал в её душе и теле, что-то необъяснимое, легкое и свободное. Она врывалась в него, стремительные, чуть неприличные движения приводили в действие какую – то пружину, которая распрямлялась внутри, и Алька чувствовала освобождение.

– Б… ть! Девки! В кучу! Сегодня фильм в Зарядье, на… ваши лекции!

Эля, стоя на парапете набережной, кричала, размахивая ярким зонтом и опасно раскачивалась над рекой.

Алька уже не обращала внимания на мат, он стал привычным для её ушей, она и сама замечательно могла выругаться, правда коверкая язык для пущей правдоподобности.

– Саммоа ты б… ть. Суккккьа, слааазь.

Иногда казалось, что даже Электра поверила в придуманную ею же легенду, она подыгрывала Альке весело и самозабвенно, помогая «снять до лета квартиру» и снабжая нарядами. Игра была бы совсем безобидной, если бы не Эдуард, Эд, как коротко называла его Алька, ненавидя противное «Эдик». Вернее, если бы не они с Эдом!

Любовь надвигалась на них с неотвратимостью поезда, врывающегося в тоннель. Алька чувствовала беду, но не свернуть, ни остановить этот локомотив уже не могла…

– Лин! Лина! Смотри! Что я тебе купил, моя девочка!

Тоненькое колечко с крошечным блестящим камешком оказалось точно по размеру и радостно засияло на пальце, вроде как там и было.

– Нееет! Не наддаа!

– Что не надо, глупая девчонка! Я тебя сегодня в гости приглашаю! К моим!

Семья Эда месяц назад переехала в Москву. Именитый врач, отец Эда, получил квартиру в том же доме, правда совсем небольшую, но они и жили там втроем. Сердце Альки подпрыгнуло и остановилось. Ведь это означало, что Эд решил познакомить ее с родителями. Да еще кольцо…

***

Алька смотрела в пустые и блестящие глаза-пуговицы подруги и видела там непроницаемую стену.

– Что мы с тобой натворили, Элька! Что мы наделали? Как мне быть то теперь?

– Да никак. Перед тем, как идти, скажи правду, делов-то! Скажи, пошутили! Просто – дурачились! Подумаешь!

– Я не могу, это же обман. Как я скажу ему? Я два месяца, глядя ему в глаза, врала, выпендривалась, корежилась. Мать правду сказала – дрянь! И поделом мне!

– Ты больно уж чистоплюйка, как я погляжу. Живет в говне, с придурком – отчимом. И перспектив – то у тебя никаких, солнце моё, кроме Мишки. Закончите педучилище, будете вдвоем вкалывать за копейки, учить идиотов. И жить, между прочим, у тебя будете, с папашкой алкашом твоим. Иль ты к Мишке пойдешь, шестой дурой в двушку?

– Эль! Отстань! Это вообще не твое дело!

– Иди, кретинка! Там родители знаешь какие, интеллигентнейшие. И ты им понравишься, точно. Правильная такая, с тебя статую слепят прям при жизни! Русская Фемида! Только ты там с открытыми глазюками будешь стоять, вылупленными! Тебе их завязывать нечего, ты и так ни хрена не видишь в жизни. Я вот замуж выйду за Стаса и за границу уеду, уж папа-то его, дипломат расстарается.

Алька уже не слушала, она все решила. Бесповоротно.

***