И коей мерой меряете. Часть 2. Ангелина

Геля обалдело вздрагивала на особо высоких нотах и пыталась поймать руку с письмом. Но Лина тыкала резко, выставив пальцы, как будто старалась попасть в глаза. Слезы смешивались с нестертой тушью и розовой помадой, превращая ее лицо в дикую разноцветную маску. Вдруг она развернулась и бросилась к лестнице, но, под ее большим телом подломилась нижняя хлипкая ступенька и, она медленно, как в замедленном кино, свалилась с мостков в воду.

Геля с ужасом смотрела, как медузой распускаются по воде светлые волосы, и вспомнив, что Линка не умеет плавать, бросилась в воду.

***

– Наконец успокоилась. Вишь ты, что делается. Я этому засранцу сама яйца поотрываю, вот только явится, поганец, – тетка Таня была зла, как фурия, и, подтыкая одеяло под спящую мертвым сном сноху, аж шипела змеей, – И тебе бы врезать, ты куда смотрела? Знаешь же, что Борьку хлебом не корми, …..ь ему эту подсунула.

– Теть Тань…

– Молчи уже. Небось делилась с тобой секретами своими про… ими. А ты потакала.

– Теть Тань! Мне в голову не приходило!

– Ладно. Давай – иди уже, сама переоденься, вон с лица спала. Обойдется. Сам приползет прощенья просить. Котяра драный. Подзаборник.

Во дворе Гелю догнала Галя, молча забрала таз с бельем.

– Гель, все образуется. Ты что – ревешь?

– Галь, мне стыдно, это ужас. Вовке не говори, ладно?

Геля остановилась, чувствуя, как слезы уже почти душат ее, отвернулась к сирени. Ей вспомнилось, как она всегда пряталась в этом огромном, старом, пыльном кусте, когда ей было плохо, и сидя на изогнутом стволе, пересиживала беду, зализывала раны.

– Прям хоть сейчас туда, забиться и не вылазить дня два, – она даже улыбнулась сквозь слезы своим мыслям, и в этот момент жуткая боль скрутила ее в узел.

Эпилог

Разноцветные шары кружились в облаке пыльного света, танцуя под чУдную музыку, которую раньше Геля никогда не слышала. Их тона – розовые, голубые, бежевые, салатовые были нежными, почти стёртыми и еле угадывались. Глаза ей открывать совсем не хотелось, в теле расплывались теплые волны покоя и неги, и Геля жмурилась в потоках тихого света. Через полуприкрытые веки, через пушистые ресницы она видела тени странных созданий, то ли из сказок, то ли из снов. Большие и белые, с пушистыми крыльями, похожие сразу и на ангелов и на белых сов из Иркиной книжки, маленькие, взъерошенные и смешные с хохолками-кепками над курносыми носами и длинные, как жерди, серые, злые – все сновали туда-сюда, в точно выверенном ритме и растворялись в густом облаке полупрозрачных шаров. А на высокой сверкающей тумбе, похожей на резную хрустальную вазу, которую Геле недавно подарили от родительского комитета, стоял сутулый красивый старик в мохнатой телогрейке. Он, с видом дирижера духового оркестра размахивал тоненькими прямыми веточками, на каждой из которых гордо сияла золотая роза.

Геля, наконец открыла глаза и села. Аккуратно, со страхом пошевелилась, ожидая очередного удара в живот тем ножом, который до того резал ее долго и безжалостно, но боли не было. Она посмотрела на свои руки, без удивления подумав, что они стали очень белыми и нежными, потом встала. Длинная хламида из тонкого невесомого полотна укутывала ее полностью, но идти не мешала, и она тихонько пошла, боясь подскользнуться на скользком стеклянном полу. Никто не обращал на нее внимания, и только старик, на секунду прекратил свое занятие и искоса глянул в ее сторону, недовольно сморщившись.

Геля шла по комнате медленно, и видела, как трансформируется вокруг нее пространство, то сжимаясь, то расширяясь. Светлые стены то вдруг становились невидимыми и становилось видно цветущий сад с деревьями, увешанными оранжевыми плодами, то мутнели, сгущались, серели и комната становилась узкой, тесной, душной. А впереди она видела что-то похожее на обрыв. Даже не на обрыв, это выглядело так, вроде стеклянный пол обрубили чем-то грубым, неровно, а потом аккуратно отполировали острые края.

Кто-то тронул ее за руку.

– Ты чего тут? Кто звал? Сама?

Маленький человечек, похожий на большого взъерошенного воробья стоял рядом, и снизу, как собачонка, смотрел на нее круглыми голубыми глазами. Шелковый камзол топоршился по бокам, видно он напихал что-то в карманы, кепка, расшитая незабудками, сползала на длинный нос-клюв.

– Без спросу нельзя. Тут по приглашениям., – он почесал ручкой затылок, еще больше сдвинув кепку, – или ты по Любви? Любишь Его?

Геля молчала, она чувствовала любовь, но не понимала о чем толкует воробей.

– Не. Еще рано.– Воробей порылся в набитых карманах, – Шарик хошь?

Он протянул Геле маленький пушистый шарик, который на глазах раздулся раз в пять, превратившись в белое облако. Воробей свернул его, как махровое полотенце и сунул Геле под мышку,

– И давай уже, дуй отсель. Пошли что покажу.

Воробей подвел Гелю к Краю, свесил вниз нос и показал что-то пальцем:

– Гляди…

И когла Геля наклонилась, он с силой толкнул ее в спину…

***

– Почему у него такие красные глаза? Песок что ли попал… Говорила тыщу раз – не ныряй в запруду, это тебе не моря твои. Никогда не слушает.