И коей мерой меряете. Часть 2. Ангелина

– Подсекай! Тяни! Аааа, – орали ребята, и Геля, запаниковав, вскочила, деранув платье об острый сук так, что его прорвало чуть не до пояса, ломанулась назад, и с силой, вроде, как только этим и занималась всю жизнь, дернула удочку на себя. Что-то тяжелое пронеслось над головой и шмякнулось сзади в траву,

– Рыба, рыба, – верещала Ирка. – Рыба, рыба, рыба.

Геля бросила удочку, и со всех ног рванула к небольшому песчаному холмику, на который плюхнулась добыча. Гришка рванул тоже, но Геля, вдруг почувствовав дикий азарт, с криком «Моя», опередила всех соперников, но споткнулась и упала прямо на рыбу животом. Довольно крупная, блестящая рыбина, выскользнула и трепеща хвостом попыталась упрыгать в сторону и Геля схватив ее за хвост, быстро закопала в песок, села и победно посмотрела на детей.

Ребята хохотали…

Глава 24. Лина и Борька

Базар шумел, по воскресеньям здесь было так ярко и празднично, что хотелось ходить по нему часами, толкаясь среди нарядных сельчан, а внутри подрагивала радостная, детская жилка. Дед Иван ходил от ряда к ряду, серьезный, торжественный и неторопливо щупал арбузы, поворачивая, постукивая, сжимая, прислушиваясь к его нутру серьезно, прижмурив глаза. Ирка скакала рядом, крепко вцепившись в дедову рубаху, которую он носил по-старинному – навыпуск, под пояс. Она совала нос везде, но за деда держалась крепко, боясь потеряться, что было немудрено в такой толчее. Тем более, при хорошем поведении, ей были обещаны карусели, а карусели на базаре, дело было совершенно отдельное.

В карусель грузилась все желающая детвора, а потом трое-четверо самых крепких пап, залезали под ее платформу, и, упираясь крепкими плечами в перекрестия бревен, начинали раскручивать. Счастливый визг перемежался с крепкими словечками, ржущих как кони пап, и радостней этого катания ничего больше не было.

– Надо же, – думала Геля, примеряя очередную шаль, которых в этот раз понавезли из Балашова особенно много, и крутясь перед мутным, облупленным зеркалом. Зеркало держала, нетерпеливо подпрыгивая, смешная девчонка с мышиным хвостиком, вместо косички, – Надо же… Столько магазинов в селе, а все тут. И все, что хочешь найти можно.

Она сунула шаль в сумку, и даже не глядя, как Вовка расплачивается, метнулась к соседнему ряду, где продавали огромный латунный таз. Денег на него уже не было, и Геля аж прикусила язык от досады. Вот ведь! А как бы он смотрелся на её стенке, в кухне. Ведь шик! Ну, блин!

– Мам, мам, смотри, там лошадь!

Ирка очередной раз отпустила спасительную рубаху, и бегом ринулась к яркой группке людей, столпившихся вокруг черного, изящного жеребца, с тонкой, сухой, породистой мордой.

Там, среди толпы выделялась изящная фигурка черноволосой женщины, одетой странно, как-то между… Вроде и обычно, в тканевых брюках, похожих на индийские шаровары, широкой шелковой блузе, и яркой косынке, завязанной красивым узлом на высоко поднятом узле черных волос, но она отличалась от сельчанок одновременно и экзотичностью и городским шиком.

– Ух ты! – Геля сразу узнала Раису, – Постоянно сталкиваемся. Даже странно.

Раиса копошилась в большом полотняном мешке, а за ее штанину, как за юбку держался полненький мальчик. Он держал конфету на палочке и смачно ее облизывал. Рядом с ним стоял еще один – стройный, худенький даже, с длинными волнистыми черными волосами. Он встал на цыпочки и пытался дотянуться до гривы коня, собираясь чесать ее большим деревянным гребнем.

– Вовка! Ура! – как поросенок взвизгнула Ирка и бросилась к смуглому толстячку. На крик обернулся и худенький мальчик.

Наверное, даже если бы хлыстом врезали Геле по лицу и то, она бы вздрогнула не так. Все эти годы вдруг схлынули, как вода весной, и у Гели внутри появилось то, давно забытое ощущение детского смущения и радости, кровь прихлынула к щекам. На какую -то долю секунды она оказалась там, где ей было так легко и спокойно… Но больно екнуло сердце, отдаваясь, внутри нее, и, быстро положив руки на живот, оберегая, Геля, прищуриваясь всмотрелась.

Там, в кругу цыган, подталкивая друг друга, хихикая, подпрыгивая, как две птички, баловались – она, Алюська, только темно-рыженькая, как будто ее подкрасили хной и толстый смешной цыганчонок. А рядом, слегка усмехаясь затаенной улыбкой и забытым движением отбрасывая назад темные кудри стоял… Лачо. Геля потрясла головой, отогнав наваждение.

– Что глядишь? Похож на отца-то? Все говорят -одно лицо.

– Рай! Ты как здесь? А муж?

– А, золотая. Не может цыганка в клетке, удушила жизнь такая почти. Это не надень, так не скажи, этого не ешь. Не, не могу! И город тянет, томит, прямо за горло держит. Больница эта… боль… смерть. Нет! Мне вот здесь вольготно, в степи. Тут мой дом. Останусь уж, наверное совсем, судьба велит.

Она поправила Вовке воротничок шелковой рубахи, пригладила ткань на пузе.

– Да и дети здесь, что, на мать их всех? Сноха вон не особо за чужими, русская, что взять с нее. А мать еле ходит. Помрет, похоже скоро, туда смотрит…

– Тьфу на тебя, Райк. Болтаешь.