Возле моста с тротуара спускались ступени вниз, а от них шла тропинка по берегу и заканчивалась у мутной воды городской реки. Старуха спускалась по ступеням, цепляя молодые, покрытые яркими зелёными листочками, ветки деревьев, и бранилась, напевая оскорбления себе под нос. Наконец, подойдя к самой реке, тёмной и грязной, она достала из сумки свой печальный свёрток.
– Господи, да за что это?! – вдруг вскрикнула она, но тут же замолчала. Несколько мгновений старуха стояла, держа перед собой свёрток, из которого свисали лапы убитой дворняги, а затем посмотрела на речку, сделала шаг назад и с силой кинула пса в воду. Труп собаки упал среди мусора на берегу, саван из газет стянуло мутной водой. Старуха перекрестилась, но вдруг заметила, что мёртвый пёс в своём последнем плавании зацепился за ветку прибрежного дерева. Стекавший мусор уже окружил бедное тело. Старуха посмотрела под ноги и заметила пустую бутылку, лежавшую рядом. Она подошла и взяла её, а затем сильно и метко кинула в труп пса. От удара бутылкой дворняга нырнула под воду на секунду, а затем, оказавшись вновь на поверхности, медленно поплыла вниз, уносимая неугомонным течением реки.
– Господи! Да прости её душу грешную! – говорила старуха, вытирая руки о подол собственного пальто. – Смилуйся над нами, Боже! Да покарай грешных! Прости меня, господи!
Дерзость
Они просто лежали. Прямо на асфальте. Прямо на тротуарных плитах. С открытыми глазами. Кто радостно улыбался, кто явно нервничал. Но у всех были открыты глаза. Перед которыми – чистое, ясное, бесконечно глубокое в своём непередаваемом цвете небо.
Они все приходили и ложились. Вскоре на широких тротуарах с обеих сторон проспекта остались лишь узкие тропинки для прохожих. Всё остальное было занято людьми, которые приходили и ложились – и лежали.
Все те, кто шёл мимо, не скрывали своего удивления. Смотрели недоумённо, сторонились, ускоряли шаг, пройдя дальше – оглядывались.
Те, кто не был удивлён, подходили и ложились на свободное место. Среди их церемониального, как казалось, молчания очень отчётливо было слышно возмущение обычных прохожих. Тех, что мимо, тех, кот всего несколько минут назад был просто удивлён, обескуражен.
Женщина везёт в коляске годовалого малыша, тот не спит, вертится, смотрит по сторонам и то и дело что-то подвывает матери, поскольку говорить ещё совсем не может. Та, не обращая внимания на звуки, что издаёт её малыш, толкает коляску с напором, вперёд, согнувшись, ускоряясь, стараясь быстрее уйти с этой улицы. Сбежать, чтобы не видеть. Испуганная и раздражённая, она наталкивается передним колесом коляски на руку парня, который лежит среди остальных. Он не издаёт ни звука, продолжает глупо улыбаться и не двигается. Она задирает коляску, приподнимая передние колёса, ловко, умело делает толчок вперёд и проезжает по руке. «Придурки, блядь!» – истошно кричит женщина, и ребёнок в коляске отвечает матери диким всезвучным криком, который на несколько мгновений заглушает все звуки оживлённой улицы летнего буднего дня. Все, кроме одного. Звука одновременного молчания толпы людей, лежащих без движения на асфальтах и плитах тротуаров.
Первыми приехали врачи скорой. Визгливая сирена прорезала плотный ряд автомобилей, вся яркая в бело-красном остановилась и замолчала у одного из пешеходных переходов. Две женщины, в возрасте, который они сами называли солидным, неспешно, важно вышли из машины и переглянулись между собой. Затем они подошли вплотную к лежавшим. Два сине-розовых халата поначалу стояли молча и оглядывались. На их глазах ещё несколько человек перешли дорогу, остановились и легли на тротуар. Мужчина, в джинсах и заметно дорогой рубашке, за сорок, с залысиной, аккуратно, медленно спустился на колени, затем присел, облокотившись на ступени какого-то очередного однодневного магазина-закусочной-кофейни, затем лёг, почти вплотную прижавшись к стене, прямо под вывеской.
У ног двух врачей лежала девушка, на вид не старше двадцати, так же как и многие – смотрела на небо и улыбалась.
– Вы как себя чувствуете? – обратилась к ней, чуть прищурясь, но без особого интереса в голосе, одна их врачих.
– Хорошо, – ответила девушка, продолжая смотреть на небо.
– А почему же Вы лежите здесь вот, на тротуаре? – спросила вторая тем же тоном, каким задаёт вопрос пятикласснику учитель в школе; вопрос, ответ на который знают все, кроме этого ученика, и учитель это прекрасно понимает.
– Хочу, – девушка не переставала улыбаться.
– Жарко… – обратилась первая розово-синем халате ко второй.
– Да уж, – ответила та.
Рваным шумным потоком, словно вода из крана, захлёбываясь, на проспект хлынули машины полиции. Они выстраиваются вдоль тротуаров по обеим сторонам широкого проспекта и напрочь перекрывают всё движение. Улицы останавливаются. Замирают. Полицейские шумно выгружаются из своих машин, поправляют кителя, подтягивают брюки. Тут же гвардейцы выскакивают из своих автобусов, в шлемах, увесистых жилетах. Привычный взгляд обжоры на пусть и непривычно украшенный, но всё же битком набитый всеразличными яствами стол.