И когда-нибудь… Сборник рассказов и повестей

– В общем, было рано. Очень. И холодно. Темно и очень-очень холодно. Прихожу на остановку, там толпа. Не мудрено, ведь посёлок-то рабочий, все на завод. Стоим, а автобуса нет. Он ходил тогда по расписанию, один раз в сорок минут. Все, конечно, расписание знали, подходили к остановке по времени. Ещё, знаешь, никогда не понимал вот этой глупости. Подходит кто-нибудь к остановке и спрашивает у тех, кто стоит: «Автобус был?»

– Ну и что тут глупого? Где глупость?

– Здесь, потому что автобус тогда ходил один. Один! То есть, если бы он был, то и спрашивать бы не у кого было, все б уехали. А раз люди стоят, значит – не было.

Ну, в общем, стоим, мёрзнем. Народ всё приходит и приходит. У меня, часов не было тогда, слишком маленький был для часов, но нос уже замёрз так, что не дышал вообще, а кончики ушей, что то и дело из-под шапки вылезали, щипали невыносимо. Руки у меня в рукавичках, и я постоянно то нос, то щёки, то уши тёр, но никак их согреть не мог. Ещё с ноги на ногу прыгал, уже и ноги коченеть стали.

– Автобус-то приехал?

– Приехал следующий. Тот, что через сорок минут. Народ замёрзший, ринулся во все двери, а я и шевельнуться не могу, не пускают. Кое-как под дверь, что называется, втиснулся. Меня дверью-то и придавило, прям вмяло в людей. Через пару остановок мне удалось снять рюкзак с плеч. А как выходить все стали на вокзале, на конечной, так ринулись, что меня аж выбросило волной из автобуса. В общем, порвали мне рюкзак. Так обидно было. Лямку оторвали.

До школы ещё идти. Ну, минут десять-пятнадцать пешком от остановки. Я рюкзак на плечо за оставшуюся лямку набросил. Иду. Больно от холода и от обиды. «Гадкий автобус», – думаю. Прекрасно помню, как боялся опоздать. На улице страшный мороз, руки-ноги немеют, а иду себе – рыдаю.

– Плакал всё время, что шёл?

– Ну, почти. До школы остаётся, в общем, шагов сто, не больше. Я помню, что еле шёл. Руки в рукавицах уже занемели, потому что сами рукавицы от слёз промокли. Ушей, носа, щёк не чувствую. Глаза не видят толком ничего. Слёзы замёрзли на ресницах. Пальцев на ногах словно и нет. А в голове одно – «Лишь бы не опоздать! Лишь бы последним не прийти!»

– Вот дурак! Прости, конечно…

– Иду. Мне сзади вдруг кричат: «Мальчик! Мальчик, стой!» А я даже не сразу понял, что мне кричат, и ещё с десяток шагов протопал. Догоняет меня девчонка. Взрослая. Старшеклассница. «Мальчик, – говорит, – стой! Ты варежку потерял!» Я остановился, обернулся. Она мне рукавичку суёт, а сама смотрит на меня так… Испугалась, короче. А я стою и совершенно не понимаю, что она от меня хочет.

– Представляю…

– Да уж, представь себе. Стоит такой перед тобой – синий, уж белый даже, весь в слезах замёрзших, с портфелем порванным, и смотрит на тебя…

– И не понимает ничего…

– Да, абсолютно.

– Ну?

– Что тут… Берт она эту рукавичку мою, что, и правда, с руки слетела, а я даже и не заметил, и надевает мне на руку. Я, кажется, как-то сподобился сказать спасибо, но думаю, что вышло, конечно, ужасно. А она… Я и не понял тогда. Она так фыркнула, ухмыльнулась, мол: «Сопляк жалкий!» и дальше пошла. В школу. А я за ней поплёлся.

– Я не думаю, что она вот так фыркнула.

– Да так, я точно помню.

– Нет, ты… Ты просто не понял, не понимаешь.

– Что ж я не понял?

– Не скажу.

– Ну что? Говори!

– Ты в школу попал?

– Попал. Дошёл, конечно. Целый день у батарей отогревался.

– Вот! Это самое главное.

Парикмахер

Сиди спокойно, парень, и не двигайся. Ты никогда не замечал, что ты никому не нужен? А? Никому. Ни той толпе за окном, ни своим дружкам-недомеркам, ни своей мамаше и своему папаше – никому. Всем нет до тебя никакого дела. Смотри – ты сидишь тут, а им наплевать, где ты сейчас. Да что там, ты и сам себе не нужен. Твои ноги не слушают тебя и несут твоё тельце куда хотят, твои руки работают независимо от того, хочешь ты или нет. Ты и мне не нужен, твою мать.

Старик, что ты несёшь? Я пришёл сюда… подстричься, а не слушать твой старческий бред. Подстриги меня и всё…

Заткнись и успокойся. Я знаю, чего ты хочешь. Я знаю, чего вы все хотите… Хорошей стрижки да за маленькую плату. Только вот с чего тебе хорошая стрижка, если ты никому не нужен? Всем наплевать на тебя, и уж тем более на твою стрижку.

Всё, хватит. Меня уже тошнит от твоей болтовни. Если не будешь стричь – я пошёл отсюда…

Сиди, твою мать! Тебя тошнит от того, что ты перепил вина со своими дружками, а затем в пьяном бреду явился сюда, завалился на моё кресло и уснул. Ты должен мне, парень, – у меня тут, видишь ли, не приют и не гостиница, а парикмахерская как-никак. И ты обязан у меня подстричься, я же тебе сказал. Так что сиди ровно!

Да, хорошо – хорошо… Только ты бурчи поменьше, да побыстрей давай…

Не учи, щенок! Я – мастер своего дела, я сделаю тебе такую стрижку, что ты сам на себя удивишься – неужели я такой? Сиди и не шевели башкой!.. Так о чём я? Ах, да! Ваше поколение и в особенности ты – никому не нужны, это точно. Так на кой чёрт вам жить? Да не крутись ты, я сказал! Зачем ты родился? Я скажу тебе зачем, всё просто. Если ты никому не нужен – так стань нужным. Просто, а?